Мередит Дьюран - Обмани меня дважды

Глубоко вздохнув, герцог заставил себя прогнать из головы мысли о ней. Он стал думать о собственном доме, возвышавшемся перед ним, о его мрачном, но элегантном внешнем виде. Поместье было таким же еще в детстве Аластера. С виду оно выглядело так же, как и все за последнее время, когда внутри него происходил полный хаос. При этом его лицо, обращенное к миру, оставалось неизменным. Случайный прохожий и не заподозрил бы, в каком состоянии находится человек, живущий в этом доме. Марвик осознал это с некоторым удивлением.

Хорошее лицо у этого здания. Темный кирпич, сверкающие окна, горгульи по углам.

Находясь в доме, Оливия служила его талисманом против тьмы. Но она не принадлежит Аластеру, чтобы он мог оставить ее при себе. Она заслуживает хорошей жизни, доброго человека, достойной договоренности о том, что для нее важно. Но, если она останется, – о господи! – он погубит ее: он с готовностью, свирепостью, радостью немедленно…

Герцог встал. Он хотел было пройтись дальше, но потом передумал, так как чувствовал себя рядом с домом в большей безопасности. Марвик снова взглянул на него, и ему казалось, что он смотрит на себя самого, а мощь дома придавала силы и ему.

Рядом остановился наемный экипаж. В нем сидел единственный пассажир – женщина в траурном платье, согнутая годами. Увы, это не миссис Райт. Та отказалась занять старое место – она предпочла предложенную Марвиком пенсию, на которую собиралась поселиться в Шропшире. Но она порекомендовала старую приятельницу, лишившуюся жилья, когда умер ее племянник. Эту женщину звали миссис Дентон.

Миссис Дентон не заметила герцога, поднимаясь по ступеням к дому. Она была толстой, как бочонок, – такой и следует быть экономке. Он предложит ей место, чтобы сделать любезность миссис Райт в качестве компенсации за собственное поведение.

Но главное, он предложит ей место, потому что не хочет этого делать. Он примет ее на работу ради Оливии Джонсон.

Оливия начала обыск спокойно, даже слегка оцепенело. Она не хотела без необходимости взламывать сундук, к тому же количество бумаг, увеличившееся на ночном столике за то время, что она не была здесь, требовало еще одной полки в книжном шкафу. Но пока она искала, не замечая того, что смела на пути, и разбросанных по полу бумаг, ее действия стали совсем иными. Оливия рылась в бумагах так, словно ее охватила какая-то молчаливая, скрытая истерика.

Это был сущий ночной кошмар. Предавать Марвика, воровать у него… Надо сделать все как можно быстрее. Неизвестно, сколько продлится собеседование. Он может появиться в любую минуту. Или Викерз. Или Джонз.

Коллекция на ночном столике оказалась бесполезной. Оливия подошла к шкафу, куда стопкой были в беспорядке свалены новые бумаги; какие-то из них оказались засунутыми между томами Мелвилла и Аврелия, Платона и Сервантеса. Вытащив очередную пачку, Оливия отшатнулась, узнав почерк. Он принадлежал покойной герцогине.

Она быстро просмотрела письма, чтобы убедиться, что все они одного рода. Она старалась не вдумываться в слова, но невольно обратила внимание, что ни одно из них не обращено к герцогу.

Господи, что же он должен был чувствовать, читая эту грязь? В письмах к Бертраму герцогиня хвасталась, с какой легкостью ей удавалось выуживать из Марвика политические тайны; как ее единственный выкидыш настолько напугал герцога, что он никогда не возражал, если она хотела спать одна; как у него не возникало и тени подозрения, если она отправлялась развлекаться куда-то без него. Герцогиня называла мужа доверчивым дураком-импотентом.

Но ничего подобного Оливия в Марвике не видела. Другие недостатки – да, разумеется: слишком много гордости, слишком мало веры в себя и, похоже, когда-то – избыток доверия к жене. Но жестокость? Нет. Простофиля, позволяющий обманывать себя? Ни в коем случае – его глаза видят очень многое. Что касается импотенции… Оливия чувствовала, что в этом плане все как раз наоборот.

Жена герцога толком не знала мужа. О причине этого Оливия даже не начинала догадываться. Но самая распространенная насмешка герцогини – о том, что Марвик абсолютно ее не знает, – имела материальное опровержение, заключавшееся в этих письмах, чернила в которых выцвели и размазались, а линии сгиба истерлись. Каждое письмо много раз брали в руки, разворачивали, а затем снова складывали.

Оливия смотрела на письма. «Я должна их сжечь». Перечитывание этих посланий не пойдет ему на пользу, не поможет выздоровлению.

Но она не имеет права решать это за него.

Оливия положила письма на место, а потом взялась за книгу, чтобы осторожно водрузить ее на место поверх писем. Но что-то насторожило ее: помедлив, Оливия нахмурилась и слегка тряхнула книгу.

Она была пустая.

Затаив дыхание, Оливия открыла обложку и обнаружила в вырезанном углублении… его пистолет.

По спине пробежал холодок. «Я не из таких воровок. У меня здесь определенная цель».

Но ее цель – самозащита. А пистолет в этом деле – хороший помощник.

Оливия в нерешительности унесла пистолет к изножью кровати, положила его на ковер, прежде чем заняться запертым на замок сундуком.

Как она и предполагала, замок оказался непростым и отказывался открываться с помощью шпильки. Но Лайла, воровка, переквалифицировавшаяся в машинистку, умела справляться и с такими замками. Как-то она сказала (когда потрясенная Аманда бросала на Оливию многозначительные, полные ужаса взгляды за то, что та провоцировала подобные разговоры), что когда замок очень сложный, проще оставить его запертым и вместо того, чтобы открывать его, заняться тем, к чему он прикреплен.

Оливия приготовилась к этому. В садовом сарае она украла небольшой топорик. Она действовала как опытная воровка – возможно, она для этого и рождена, и это состояние для нее естественно. Какой ужас! Она не будет об этом думать.

Между медной пластиной замка и деревом сундука была небольшая щель. Сунув лезвие топора в эту щель, Оливия нажала. Пластина чуть отодвинулась, позволяя сломать сундук, чтобы открыть его. Но щель была не настолько велика, чтобы Оливия смогла сунуть в нее руку.

Глубоко вздохнув, Оливия с силой вонзила лезвие топора в отверстие. Лязг был такой сильный, что она съежилась, не решаясь даже дышать, и ждала, что ее вот-вот обнаружат.

Но никто не пришел. Она не слышала ничего, кроме абсолютной тишины ленивого полудня: горничные завершили ежедневную уборку и теперь собирались на поздний ленч, который Оливия сама же запланировала, предполагая, что слугам следует собраться в одном месте, если новая экономка захочет познакомиться с ними.

Конечно, отсутствие Оливии вызовет недоуменные взгляды. Но все решат, что в этом нет ничего удивительного – ей не хочется, чтобы на ее место брали кого-то другого, поэтому она и не стремится увидеть новую экономку.