Мередит Дьюран - Обмани меня дважды

Он никак не мог осознать это. Она так боится Бертрама? Когда-то Аластер не мог понять, почему его жена выбирала себе таких любовников – и больше всех его недоумение вызывал Бертрам, – и вот теперь он не мог понять страха Оливии. Перед герцогом она даже ни разу не дрогнула. А вот теперь при одном лишь упоминании Бертрама задрожала.

Марвик снова схватил ее за руки. Его пальцы сжались на ее гладкой коже; ему хотелось ощупать ее в поисках не видимых глазу ран, потому что она лгунья, и он не может поверить ни единому ее слову, даже ее заверениям в том, что с нею все в порядке.

Их глаза встретились. Конечно, от него она взора не отведет.

– Скажите мне, почему вы так боитесь этого мерзавца? – спросил герцог. – Что, по-вашему, он может сделать с вами?

Оливия подняла вверх лицо, показывая ему подбородок Бертрама, волосы Бертрама, которые спутавшимися кудряшками липли к ее вискам. Но глаза у нее были свои, цвета океанской лазури, голубизны пророческих небес, безоблачного лета.

– Он убьет меня, – прошептала она. – Однажды он уже пытался это сделать.

Аластер выпустил ее. Отшатнулся. Это абсурдно! Да Бертрам от одного удара рухнул без сознания. И она считает его убийцей? Человек не убивает собственное дитя.

Но не мог же Аластер спорить с ней из-за этого. Ее уверенность в этом проявилась в цвете лица, в отчаянии, наполнившем глаза. Видеть Оливию в таком состоянии, после того как она ни разу не вздрогнула перед ним…

Аластер протяжно вздохнул. Ярость, смущение, удивление… – его обуревали разнообразные чувства, но он был не в состоянии осмыслить ни одно из них.

Он понял, что пытается нащупать еще один вариант развития событий. Но в голове не было ничего, кроме интуиции, его прогнившей интуиции, которой хотелось разбить что-нибудь. Или связать Оливию, закутать ее в газ и запереть где-нибудь, где он сможет изучать ее до тех пор, пока не поймет… что-нибудь. Что-то важное, чему он пока не может дать имя.

Аластер заставил себя посмотреть на нее. Это нетрудно. Вот оторвать о нее взгляд – это совсем другое дело. «Кто ты?»

Чего-то не хватает.

– Где ваши очки?

– Они их раздавили.

К Марвику снова вернулся гнев, он кипел, обжигал его. Как глупо: чтобы хорошо видеть, очки ей вовсе не нужны.

Отвернувшись, он ущипнул себя за переносицу. Понял, что смотрит на дверь. С этого места она еще больше казалась реликтом древних эпох. Потеки ржавчины походили на кровь. Вмятины на ней появились – его внутренний взор оценивал эту возможность – в тех местах, где прошлый узник снова и снова бился о дверь головой, изнывая от желания выйти отсюда.

Господи, почему Оливия так одинока? Как случилось, что она благодарна видеть его здесь? Каким образом ее чертов папаша допустил, чтобы она попала в такую переделку?

Аластер отвернулся. Оливия явно взяла себя в руки – она приосанилась, подняла голову. Она не будет умолять его. Даже ее глаза перестали молить. Она просто смотрела на него – решительная, готовая услышать его вердикт.

Аластер протянул вперед руку. Ее губы приоткрылись. Она схватила его за пальцы, и он рывком поднял ее – так просто. Оливия, конечно, не пушинка, но не такая тяжелая, как должна бы быть. Ее кости должны быть сделаны из железа, иначе что же еще поддержит ее смелость? Которая может пристыдить генералов. Императоров. Профессиональных пиратов.

Если кто и может сломать ее волю, так это он. А не Арчибальд чертов Бертрам.

Аластер вывел ее из камеры, мимо промолчавшего колокольчика, и повел по коридору. В караульном помещении начальник тюрьмы собирался играть в карты с одним из своих головорезов. Завидев Аластера, тюремщик встал.

– Как же так, ваша светлость? Что это такое? Эта женщина – узница Короны…

Аластер уронил руку Оливии, не обращая внимания на то, что ее пальцы хватались за него, что ему пришлось отдернуть ее руку, чтобы выступить вперед. Что-то в его груди дрогнуло, когда он почувствовал, что она так близко подступила к нему. Это совсем на нее не похоже.

– Эту женщину задержали без оснований, – заявил он. – Пистолет у нее был мой, она несла его на починку.

Тюремщик вспыхнул.

– Ничего себе, история! – воскликнул он.

Аластер ощутил, как его губы искривились в какой-то странной улыбке. Начальник тюрьмы отступил на шаг.

– Вы сомневаетесь в моих словах? – спросил герцог.

Тюремщик вопросительно посмотрел на своего приятеля, но тот сделал вид, что полностью поглощен перетасовкой карт.

– Я… Возможно, вам неизвестно, ваша светлость… Но эта женщина занята очень нехорошим делом – она шантажирует лорда Бертрама…

– В самом деле? Вы хотите сказать, что Бертрам, состоящий в кабинете премьер-министра, обманут служанкой другого джентльмена?

Тюремщик неловко переступил с ноги на ногу.

– Такие подробности мне неизвестны, но в обвинении…

– Да, вам надо будет непременно прочитать его. Думаю, газеты будут счастливы его напечатать. Какая любопытная забава! Пожалуй, весьма нелепая для Солсбери. Но только члену парламента следует сообщить об этом, прежде чем весь Лондон начнет смеяться над тем, какого дурака он свалял. Вы сами известите его об этом или это сделать мне?

Начальник тюрьмы издал несколько невнятных звуков. Наконец он выдавил:

– Да это шантаж!

– Правда? – Аластер разглядывал собственные ногти. – А я-то предполагал, что шантаж по крайней мере требует разбитого лица. – Он поднял глаза. – Или мою горничную избили без причины?

– Возможно… была совершена какая-то ошибка. Она болталась в том месте, где преступник назначил встречу… Хотя, возможно, это просто совпадение.

– Вот с бароном это и обсудите. А пока… – Аластер приподнял одну бровь. – Прочь с дороги!

Начальник тюрьмы сглотнул и чуть сдвинулся в сторону, освобождая им выход на улицу.

В караульном помещении Марвик смотрел на начальника тюрьмы, как хищник смотрит на какую-то новую пищу. Его улыбка должна была обнажить клыки. Но как только они вышли из тюрьмы, он вновь стал самим собой. Молча усадив Оливию в карету, он в мрачной тишине устроился на противоположном сиденье.

Оливия смотрела в окно, потому что попросту не знала, какими глазами смотреть на него. Целых четыре дня она пестовала своей гнев на герцога. Но как только он вошел в камеру, все ее усилия пошли прахом. Он спас ее. Как она может снова разбудить свое чувство обиды? Прежде Оливия думала о том, каково это – иметь такого друга, как герцог. Теперь она знала, что это означает свободу – в буквальном смысле слова. Герцог Марвик мог вытащить человека из Ньюгейта с такой же легкостью, с какой другой мог обрушиться с угрозами на нищего за то, что тот занимает место на тротуаре.