Кристофер Гортнер - Тайна Тюдоров

– Не смей двигаться с места. Мне нужно кое-что сделать. Когда я вернусь, ты должен быть здесь.

С этими словами он зашагал прочь. Я перевел дыхание. Во рту пересохло. С болезненным беспокойством я просунул руку под пояс штанов. Оно там, ниже, возле бедра, где пристегивается гульфик. Я едва поборол желание раздеться прямо посреди зала и убедиться, что это не сон.

Роза – так и называла это родимое пятно мистрис Элис. Знак благословения, говорила она. Но как о нем могла узнать леди Дадли? Откуда ей было известно то, что принадлежало лишь одинокому мальчику и смешливой румяной женщине, его единственному другу в этом враждебном мире? И почему она воспользовалась этим знанием как оружием против герцогини?

Я был вне себя от гнева. Мистрис Элис умерла. Я неустанно оплакивал ее кончину, но сейчас почти ненавидел ее за то, что она предала наши воспоминания, обманула мое доверие. Разумеется, леди Дадли вполне могла видеть родинку, когда я был младенцем; однако в тот момент мне казалось, что она вероломно похитила тайну, принадлежавшую только мне и мистрис Элис.

Я закрыл глаза и приложил руку к бьющемуся сердцу. Пальцы наткнулись на перстень во внутреннем кармане: внезапно я понял, что нахожусь в смертельной опасности, что меня словно водоворотом втянуло в события, участие в которых сулит страшный конец. Я не знал их сути, но чувствовал, что играю некую роль и здесь каким-то образом замешана принцесса. Дадли хотят погубить нас обоих. Если бы мне удалось найти способ предупредить ее!

С галереи дружно грянули горны, и на помост поднялся герцог Нортумберленд. В зале воцарилась тишина. Я не спускал глаз с Елизаветы, неподвижно стоявшей у камина. Герцогиня Саффолк поднялась с кресла; наши глаза встретились, и меня накрыл приступ страха. Я оглянулся по сторонам, ища убежища в толпе.

Тем временем герцог начал свою речь:

– Его величество изволил выразить благодарность всем тем, кто проявил беспокойство о его здоровье. Согласно его указанию, я должен объявить следующее…

Он обвел напряженным взглядом стоявших вокруг придворных:

– Его величество – великодушный правитель, однако он глубоко огорчен слухами, достигшими его ушей. Вопреки дерзким клеветническим наветам он близок к полному исцелению. Действительно, по настоянию пользующих его докторов он удалился в свой дворец в Гринвиче, дабы ускорить выздоровление. В доказательство значительного улучшения своего здоровья его величество дал высочайшее соизволение на брак моего младшего сына Гилфорда Дадли с его возлюбленной кузиной леди Джейн Грей. Заключение означенного союза будет отмечено торжествами завтра вечером в Гринвиче, где его величество намерен лично благословить молодоженов. По указанию его величества я поднимаю чашу за это радостное событие.

Паж поспешно протянул герцогу кубок, и тот взметнул его вверх:

– Боже, храни короля Эдуарда Шестого!

Словно по сигналу, в зал вошли слуги с подносами. Придворные мгновенно расхватали кубки и, подняв их, хором возгласили:

– Здоровье его величества!

Нортумберленд сделал большой глоток вина, спустился с помоста и зашагал через зал. За ним по пятам, словно вихрь черных листьев, устремились члены Совета. Я увидел, как леди Дадли проследовала за супругом, а за ней, держась на некотором расстоянии, и герцогиня Саффолк. Джейн Грей шла за матерью, крошечная рука терялась в руке Гилфорда, который вышагивал рядом с напыщенным видом – избранник своего отца, облеченный миссией соединить кровь рода Дадли с королевской кровью.

Стоило им покинуть зал, как придворные оживленно зашушукались, словно торговки рыбой на рыночной площади. Я с беспокойством осознал, что речь герцога, возможно, содержала в себе нечто весьма неприятное для Елизаветы. Бросив в сторону камина понимающий взгляд, я увидел, как по лицу принцессы растекается мертвенная бледность. Кубок выпал у нее из рук, и вино расплескалось по полу, запятнав подол ее платья. Не произнеся ни слова, она резко повернулась и устремилась к ближайшей боковой двери.

Прошло несколько секунд, показавшихся мне годами; я выжидал, не отправится ли кто-нибудь вслед за принцессой. Придворные расходились. Похоже, исчезновение Елизаветы осталось незамеченным. По пути к двери я заметил, как камеристка Елизаветы осторожно подкрадывается к какому-то человеку строгого вида, которого я поначалу не распознал. Спустя минуту я понял, кто это был, и мое сердце екнуло: Уолсингем, приятель Сесила. Он обменялся с девушкой несколькими фразами, и они разошлись в разные стороны. Как будто никто из них не собирался сопровождать Елизавету.

Я скользнул к двери, однако путь преградил внезапно возникший передо мной мастер Шелтон:

– Я, кажется, приказал оставаться на месте. Или тебе недостаточно неприятностей для одного вечера?

Мастер Шелтон никогда не давал мне повода не доверять ему, но, с другой стороны, о каждом своем шаге он держал ответ перед леди Дадли. Глядя в его налитые кровью глаза, я видел лишь напоминание о собственном вечном бессилии.

– Вам как будто известно многое о тех самых «неприятностях», – не удержался я. – Может быть, расскажете и мне что-нибудь?

Его голос зазвучал угрожающе:

– Не собираюсь ничего рассказывать тебе, неблагодарному щенку. Но имей в виду: если тебе дорога собственная шкура, держись подальше от Елизаветы. Она вся отрава, такая же, как и ее мать. Ничего хорошего не несла с собой эта ведьма Болейн, не принесет и ее дочь.

Он швырял в меня эти слова, как комья грязи. Это было предостережение, которому следовало внять, но тогда больше всего на свете мне хотелось оказаться подальше от него и всех Дадли. Не важно, какой ценой.

– Пусть так, но я должен выполнить распоряжение своего господина.

– Если пойдешь к ней, я за тебя больше не в ответе, – произнес он. – Я не смогу защитить тебя от последствий. Ты понимаешь это? Иди, но теперь ты сам себе хозяин.

– Отлично. – Я слегка поклонился и, обойдя его, направился к двери.

Я так и не оглянулся, но чувствовал, как он смотрит мне в спину. У меня было необъяснимое ощущение, что он понимает, в чем состоят мои намерения, и что все его угрозы – лишь попытка спасти меня, и что в далеком прошлом он защищал меня от меня самого. Как и сейчас.

Затем я перестал думать об этом и поспешил в переход, где предполагал настичь Елизавету.

Она стремительно исчезла в лабиринте залов и галерей. Я бросился в один коридор, остановился, затем свернул в другой; мои шаги отдавались гулким эхом. Я мчался, повинуясь какому-то неведомому чутью, уворачиваясь от брызг воска, летевших на меня из канделябров на стенах, и отважно кидаясь в самые темные закоулки в отчаянной надежде, что и она выберет не самый прямой путь.