Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы

Она широко улыбается, когда Монфор подносит ей чашу для омовения рук.

– Сегодня вы меня обслуживаете, monsieur ? Чему я обязана такой честью? До сих пор это была обязанность графа Норфолка.

От его прочувствованного взгляда у нее пробежали мурашки по спине.

– Английские лорды любят деньги, моя госпожа.

Она окунает руки в воду и вытирает полотенцем, которое он подал.

– Вы заплатили Норфолку? Сколько?

– Много меньше, чем стоит такая привилегия, – прислуживать самой красивой королеве в мире.

Она открывает кошелек у себя на поясе и достает несколько монет:

– Это будет достаточной компенсацией?

При взгляде на серебро глаза у него заблестели. Ага! Тоже денежки любит.

– Пожалуйста, возьмите, monsieur , в подарок от меня.

– Благодарю, моя госпожа, но не могу…

– Ш-ш-ш! Король услышит, что вы отвергаете подарок его королевы, monsieur . У него ужасный характер.

Граф берет монеты, целует их и кладет в свой кошелек.

– Я зашью их в рубашку, чтобы носить рядом с сердцем.

– Если даже он их действительно зашьет, они там долго не задержатся, – усмехается дядя, когда Монфор удаляется. – Граф Лестер крайне стеснен в средствах.

Симону, младшему сыну графа Монфора, казалось, была уготована участь священнослужителя, сообщает Элеоноре дядя. Но у него обнаружились другие амбиции. Он уговорил самого старшего из братьев уступить ему права на графство Лестер, затем поехал в Англию и подал прошение Ранулфу, графу Честеру – попечителю Лестера, – вернуть ему титул и земли. Вскоре он завоевал благосклонность Ранулфа, а с ней и Лестер.

– Симон прибыл ко двору пять лет назад по протекции Ранулфа и с тех пор неотлучно здесь, – говорит дядя. – Он упорно добивается влияния на короля и двор.

– Должно быть, действительно боек на язык, – замечает Элеонора.

– Смотри, как легко он вытянул у тебя деньги.

Элеонора усмехается:

– Не ты ли советовал мне подружиться с ним?

– И ты выбрала самый дорогой способ. Замок Лестера был заброшен много лет и сейчас кое-как восстанавливается. Графу нужны доходы – и немалые, – если он хочет его отстроить заново.

– Ему нужно жениться на богатой наследнице.

– Это его единственная надежда. К несчастью, нынче богатые наследницы – редкость. А Монфору нечего предложить, кроме красивой внешности и сладких речей.

Усевшись перед советом насупленных баронов, Генрих бросает выразительный взгляд на Элеонору: видишь, что мне приходится терпеть? Он прокашливается и начинает снова:

– Как правитель Германии и Италии, император Священной Римской империи является ценным другом Англии.

Примерно пятьдесят сидящих перед ним баронов начинают роптать. Некоторые скрестили руки на груди.

– Папа могущественнее императора, и он ненавидит Фридриха, – говорит седобородый граф Кент [28]. – Почему бы не последовать примеру французского короля и не сохранить в их споре нейтралитет? – Он качает кудлатой головой. – Как твой бывший наставник, Генри, я думал, что научил тебя с большей мудростью выбирать друзей.

– Теперь вы мне не наставник, сэр Хьюберт, а королевский подданный, – обрывает его Генрих. – И вы должны обращаться ко мне соответственно. – Он снова не сдержался. Пора вмешаться Элеоноре.

– Король уже заложил приданое за брак его сестры с императором, – говорит она. – Он сделал это с добрыми намерениями, уверенный, что вы признаете ценность Фридриха как союзника. Что он сделал не так?

– То, что заложил приданое, которое не может выкупить, – ворчит граф Кент.

– Так вы думаете, что союз ничего не стоит? – спрашивает Элеонора.

Он бледнеет:

– Этого я не говорил, госпожа.

– Тогда сколько же он стоит? Пять тысяч серебряных марок?

– Определенно…

– Десять тысяч? Двадцать? Или мы должны спросить, во сколько нам обойдется оборона, если император нападет? Потому что, если мы не заплатим, он нападет.

Встает Гилберт Маршал, граф Пембрук:

– Ваша Милость, не забывайте: ваша власть зависит от повиновения баронов. Мы не примем нового повышения налогов. Куда ушли деньги, что вы взяли с нас недавно? Разве они не предназначались на оплату приданого императрицы?

– Потрачены на свадьбу короля с иностранкой и ее коронацию, не иначе, – замечает Роджер де Куинси, граф Винчестер. – Мне говорили, на пиру подали тридцать тысяч блюд.

– Это сильное преувеличение! – возвышает голос Генрих. – А насчет того, что моя королева – «иностранка», то интересно бы выяснить, у кого из вас течет в жилах только английская кровь.

– Вы должны знать, что мы уже изошли кровью, оплачивая ваши глупости, – ворчит сэр Хьюберт.

Симон де Монфор, прислонившись к дальней стене, безразлично усмехается:

– Идеи становятся глупыми, едва придет срок платить. Когда король предложил союз с Фридрихом, этот же совет поддержал его.

– Это было два года назад, – сопит граф Винчестер, – а насчет брака он мог бы посоветоваться с нами, но он отдал руку леди Изабеллы без нашего голосования.

– Я виноват в том, что императору надоело ждать? – Генрих смотрит на Монфора, словно тот, а не он сам, король. – Пока бароны размышляли, он мог жениться на ком-нибудь другом.

– Совет в таком количестве не может собираться чаще. У нас много и своих дел, – говорит Симон. – Наш король вправе принимать спешные решения без нашего утверждения. Будь советников меньше – тогда другое дело.

Дав Генриху повод созвать Совет Двенадцати, Монфор удаляется в тень, и все о нем забывают, кроме Элеоноры. Ее золовка права: он действительно необычайно красив. Только глаза нарушают совершенство – не столько их разрез или цвет, сколько выражение. В них таится что-то жесткое, черствое. Холодное.

Генрих объявляет имена тех, кого он выбрал для совета, бароны безмолвствуют. Граф Винчестер не попал в список, нет и Гилберта Маршала, и Хьюберта де Бурга. Генрих выбрал тех, кто полностью его поддерживает, – во главе с дядей Гийомом.

Как только он доходит до конца списка, Роджер де Куинси начинает вопить:

– Королевское высокомерие не знает границ! Сначала он навязал нам королеву-иностранку без приданого и земель, а теперь ставит ее дядю-иностранца выше нас!

– Сэр Роджер! – ревет Генрих. – Мы посадим вас в тюрьму за повторное оскорбление королевы. А что касается ее дяди, Гийом Савойский хорошо послужил нам.

– Он уговорил вас нарушить клятву жениться на Жанне де Понтьё и наплевать на последствия! – выкрикивает граф Кент. – А взамен подсунул дочь обедневшего иностранца, не имеющего ни власти, ни влияния, чтобы принести пользу Англии.

– Теперь же мы слышим, что вы отдали на его попечение Ричмонд, – добавляет граф Винчестер. – Любой из нас мог сослужить вам такую службу. Но мы недостаточно экзотичны, всего лишь англичане.