Николь Фосселер - Под шафрановой луной

Возможно, Ральф разглядел на ее лице оттенок сочувствия, потому что, когда Майя устало поднялась и собралась идти в спальню, он с ненавистью бросил ей вслед:

– Могла бы попросить помощи у своего замечательного дружка Бертона!

Майя недоуменно на него посмотрела.

– Да, он вернулся, правда, без блеска славы, а в качестве пациента Штейнхаузера! Еще в Бербере на их лагерь напали сомалийцы. Спика взяли в плен, но, несмотря на тяжелые раны и большую потерю крови, он смог бежать. Другой лейтенант жизнью поплатился за халатность Бертона: лагерь недостаточно хорошо охранялся. Но сам Бертон тоже получил по заслугам, острие копья пронзило его прямо в лицо! И это еще цветочки по сравнению с тем, что устроят Коглан и Плейфер, когда расследуют этот случай, – в армии у него точно больше не будет никаких перспектив!

Ральф стукнул пустым стаканом об стол и, пройдя мимо Майи в спальню, в полном обмундировании растянулся на кровати. Майя пристально смотрела в одну точку, обхватив себя руками. Ее вдруг пробрал озноб.

– Мне очень жаль, но он не хочет вас видеть.

Доктор Штейнхаузер с сочувствием наблюдал, как на лице Майи угасает надежда, вспыхнувшая, когда он открыл дверь, выслушал ее просьбу и исчез за темными деревянными дверьми в задней части дома, чтобы сразу вернуться. Посетительница явно была разочарована и встревожена. Майя кивнула, расстроенно поджала подбородок и принялась разглядывать переднюю, избегая смотреть на доктора: квадратная комната, на светло-желтых стенах – шкуры животных и фотографии в рамочках. Оконные рамы из того же дерева, что и двери, входная и между комнатами, два простых стула с плетеными спинками и сиденьями из тростника и кривоватый столик в углу, на нем стопка писем. В сущности, другого она от Ричарда и не ожидала, когда на следующий день отправилась его навестить в дом доктора Штейнхаузера на окраине города.

– Это… это очень опасно? – спросила Майя. Доктор Штейнхаузер помедлил, и она спешно добавила: – Я из семьи врачей – можете спокойно говорить все, как есть.

По мальчишескому лицу Штейнхаузера пробежала дружеская улыбка, и он слегка качнул головой.

– Наконечник копья с рыболовным крючком проник вот сюда, – он прикоснулся кончиком указательного пальца к левой скуле, – пронзил нёбо вниз по диагонали, сломал несколько коренных зубов и вышел наружу, – другим пальцем он прикоснулся к правой щеке, – здесь, внизу. К сожалению, меня не было в городе, когда его принесли с причала в отель, но дежурный врач отлично поработал. Ему еще трудно есть, пить и говорить из-за открытых ран, но температура уже почти спала, и я уверен, скоро все заживет.

Он сделал паузу, раздумывая, стоит ли дальше рассказывать о состоянии его друга и пациента – о том, что беспокоило его, доктора, куда сильнее открытых ран на лице Ричарда. Но не решился сообщать о половой болезни в прогрессирующей стадии молодой даме, пусть и из семьи врачей. Не желая тревожить Майю, он умолчал и о своих опасениях, что ослабленный организм Ричарда мог быть погублен влажной горячей погодой грядущего месяца, как и эпидемией коклюша, вспыхнувшей в городе.

– Можете попробовать еще раз на следующей неделе. Возможно, он станет любезнее, когда процесс выздоровления продвинется.

Без особой надежды Майя кивнула и молча ушла.

Но все же неделю спустя вернулась – все семь дней она боролась с собой, собираясь продать на рынке бабушкин медальон, но так и не смогла оторвать его от сердца. На этой неделе Майе исполнилось двадцать два, хотя Ральф даже не вспомнил о дне рождения, а Ричард Фрэнсис Бертон покинул Аден, отправившись назад, в Англию.

– Он оставил вам это, – сказал доктор Штейнхаузер, передавая Майе письмо. Она нетерпеливо разорвала конверт.

Майя!

Ты, конечно, обидишься, что я не захотел тебя видеть. Но с моими ранениями я выглядел и выгляжу не слишком привлекательно (впрочем, как и всегда, хотя добрый Стиггинс обещал мне, что останутся впечатляющие шрамы), а из-за позора несостоявшейся экспедиции не могу смотреть тебе в глаза, хотя моей вины в неудаче нет. Коглан, который даже пустил слезу у постели больного Спика, как мне сообщили, считает иначе, как и Плейфер и компания. Они хотят наказать меня, окончательно испортив мою и без того хромую карьеру. Но это не единственная причина, почему после возвращения в Англию я хочу подать заявление на службу в Крыму, в надежде проявить себя на войне и заслужить давно ожидавшее меня повышение. Можешь называть меня сентиментальным – но столь переоцененный патриотизм тут ни при чем, дело исключительно в памяти о твоем брате.

Адье и до лучших времен,

Р.

У Майи подогнулись колени, она почувствовала, как доктор Штейнхаузер мягко подталкивает ее к стулу, и услышала, как он подозвал слугу. Доктор протянул ей воды. Когда маленькими, медленными глотками она попыталась пить, зубы застучали о край стакана – так сильно тряслись ее руки. С благодарностью, уже гораздо спокойнее Майя протянула доктору пустой стакан и несколько раз глубоко вздохнула. Можно было ожидать, что новость о гибели ее брата дойдет до Ричарда через клуб и доктора Штейнхаузера, хотя в последние недели и месяцы она не посещала ежемесячный дамский кружок. Но Майя никак не ожидала от Ричарда такой реакции.

– Почему вас, мужчин, все время тянет на эту вашу войну? – наконец задумчиво пробормотала она, и доктор Штейнхаузер рассмеялся.

– Да мы и сами не знаем! – он смущенно пожал плечами. – Определенно, дело в приключениях, возможности проявить себя. В чести. И, возможно, в надежде на искру бессмертия перед лицом гибели.

Сухо рассмеявшись, Майя покачала головой.

– Мне никогда не понять.

Доктор Штейнхаузер как-то беспомощно усмехнулся:

– Возможно.

Он протянул ей руку, когда она собралась встать.

– Все в порядке? Вы не хотите еще немного отдохнуть?

Майя покачала головой.

– Нет, я… со мной все в порядке.

На самом деле это была ложь, но она не собиралась задерживаться здесь ни на минуту, несмотря на приятную компанию Штейнхаузера. После прощания с доктором Майе не хотелось возвращаться в бунгало и не хотелось углубляться в город – ее потянуло наверх, к Башне молчания, новому ее убежищу.

С тех пор как она приходила сюда в последний раз, здесь стало ощутимо теплее, жаркое время года давало о себе знать. Майя развязала ленты шляпы, положила ее подле себя и села, откинувшись на стену башни. Мысль, что Ричард тоже может погибнуть в этой бесконечной Крымской войне, которая началась с таким романтическим ореолом и потребовала столько напрасных жертв, была невыносима. Упрек, что она не любит ни его, ни Ральфа, глубоко задел Майю.