Джоджо Мойес - Один плюс один

– Неприятностей. – (Дети шли к ним, держа над головами бумажные пакеты.) – Так сказал мой отец.

– А то ты сам не понял. – У нее покалывало губы.

Мысли были сладкими и тягучими, как мед. Джесс казалось, что Эд оставил следы на всем ее теле. Она держалась позади, ожидая, пока румянец сойдет со щек, и наблюдая, как Эд болтает с Никки, как они открывают бумажные пакеты и Никки показывает покупки. Она чувствовала солнце на коже, слышала пение птиц сквозь гул голосов и рев машин, вдыхала запахи бензина и дешевой еды, и непрошеные слова эхом отдавались у нее в голове: «Так вот что такое счастье». Они медленно пошли обратно к машине, уже зарывшись в бумажные пакеты. Джесс смотрела, как ее дочь идет на несколько шагов впереди, перебирает своими худыми ногами чуть медленнее, чем мужчины, и только тогда заметила, что кое-чего не хватает.

– Танзи? Где твои учебники по математике?

Она не обернулась.

– Я оставила их у папы.

– Позвонить ему? – Джесс порылась в сумке в поисках телефона. – Пусть немедленно сходит на почту. Учебники доберутся домой раньше нас.

– Нет, – ответила Танзи, не глядя Джесс в глаза. – Спасибо, не надо.

Никки остановился у машины. Он взглянул на Джесс, затем на сестру. И у Джесс в животе образовался тяжелый комок.

Когда они добрались до места последней ночевки, было уже почти девять вечера, и все выбились из сил. Дети, которые весь последний отрезок пути продержались на печенье и конфетах, устали и капризничали, а потому направились прямо наверх, чтобы осмотреть спальные места. Эд нес сумки, Танзи тащила за собой собаку.

Гостиница была просторной, белой и дорогой на вид – фотографии подобных мест миссис Риттер показывала на своем телефоне, и Джесс с Натали завистливо вздыхали. Эд забронировал гостиницу по телефону, и когда Джесс возмутилась из-за дороговизны, в его голосе прорезалось раздражение:

– Мы все устали, Джесс. А мне, возможно, в следующий раз придется ночевать на казенной койке. Давай сегодня переночуем в приличном месте, хорошо?

Три смежные комнаты в коридоре, который, похоже, был пристройкой к основной гостинице.

– Собственная комната, – с облегчением выдохнул Никки, отпирая номер двадцать три. Он понизил голос, когда Джесс распахнула дверь. – Разумеется, я люблю сестру и все такое, но ты даже не представляешь, как малявка храпит.

– Норману здесь понравится, – сказала Танзи, когда Джесс открыла дверь в номер двадцать четыре. Пес, словно в знак согласия, немедленно плюхнулся на пол рядом с кроватью. – Я не против делить комнату с Никки, мама, но он ужасно храпит.

Никто из них, похоже, не задавался вопросом, где будет спать Джесс. Знают, но им все равно или просто считают, что она или Эд до сих пор спят в машине?

Никки одолжил у Эда ноутбук. Танзи разобралась, как работает пульт дистанционного управления телевизором, и сказала, что посмотрит одну программу и ляжет спать. О пропавших учебниках по математике Танзи не упоминала. Она даже впервые в жизни заявила матери: «Я не хочу об этом говорить».

– Если один раз не вышло, милая, всегда можно попробовать снова, – сказала Джесс, выкладывая пижаму Танзи на кровать.

На лице Танзи лежала печать нового знания. Ее слова ранили Джесс в самое сердце.

– Думаю, мне лучше довольствоваться малым, мама.

– Что мне делать?

– Ничего. Просто с нее пока хватит. Ты не можешь ее винить. – Эд бросил сумки в углу комнаты.

Джесс сидела на краю огромной кровати, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в стопе.

– Но это на нее не похоже. Она любит математику. Всегда любила. А теперь ведет себя так, словно не хочет иметь с ней ничего общего.

– Прошло всего два дня, Джесс. Она испытала настоящую бурю чувств. Просто… не приставай к ней. Она справится.

– Ты так уверен.

– У тебя умные дети. – Он подошел к выключателю и приглушил верхний свет. – Все в мать. Но если ты отскакиваешь от невзгод, как резиновый мячик, это еще не значит, что и они всегда будут отскакивать. – (Джесс молча глядела на него.) – Я не критикую. Я только хочу сказать, что это была очень напряженная неделя. Думаю, если ты дашь Танзи время отойти, с ней все будет хорошо. Она останется самой собой. С чего ей меняться?

Он стащил футболку через голову и бросил на стул. У Джесс немедленно спутались мысли. Она не могла смотреть на его обнаженный торс и не желать прикоснуться к нему. Эд был почти идеален, разве что немного полноват в талии. Но ей так даже больше нравилось.

– Откуда в тебе столько мудрости? – поинтересовалась она.

– Не знаю. Наверное, от тебя нахватался. – Он сделал два шага к ней, опустился на колени и снял с нее шлепанцы, особенно осторожно – с травмированной ноги. – Как стопа?

– Ноет. Но жить можно.

Он потянулся к ее кофте. Не спрашивая, медленно расстегнул ее, не сводя глаз с обнаженной кожи. Он казался почти отстраненным, словно его мысли были о ней и все же витали где-то далеко. Молнию заело. Джесс помогла ему расстегнуть молнию и снять кофту. Эд мгновение смотрел на нее, а затем тихо сказал:

– Хватит пока об этом думать. Сейчас вообще лучше не думать. – Он поцеловал ее в шею. – Это последняя ночь в пути, и мы ничего не можем исправить. По крайней мере сегодня. – Эд спокойными уверенными движениями расстегнул ее ремень и джинсы. Джесс следила за его пальцами, и ее сердце колотилось в ушах. – Пора позаботиться о тебе, Джессика Рей Томас.

Джесс лежала, опершись на него спиной, в огромной ванне, а Эдвард Николс мыл ей голову. Эд бережно сполоснул ее волосы, разглаживая пряди и вытирая глаза Джесс мягкой мочалкой, чтобы в них не попал шампунь. Джесс пыталась вымыть голову сама, но Эд ей не позволил. Ей никто еще не мыл голову, не считая парикмахера. Она почувствовала себя уязвимой и странно взволнованной. Закончив, Эд лежал в ароматной, исходящей паром воде, обхватив Джесс руками, и целовал кончики ее ушей. А затем, словно некие их части сообща решили, что романтики хватит, Джесс ощутила, как у Эда напрягается член, развернулась и опустилась на него, и они трахались, пока вода не выплеснулась из ванны, и Джесс не могла решить, что сильнее – боль в ноге или потребность ощущать Эда внутри.

Через некоторое время они лежали, наполовину погрузившись в воду, с переплетенными ногами. И хохотали. Потому что трахаться в душе – это клише, но заниматься любовью в ванне попросту нелепо, и еще более нелепо чувствовать себя такими счастливыми, несмотря на кучу проблем. Джесс повернулась, чтобы вытянуться вдоль Эда, закинула руки ему на шею, прижалась мокрой грудью к его груди и с нерушимой уверенностью ощутила, что никогда больше не будет так близка с другим человеком. «О боже, я люблю тебя», – подумала она. А затем задушила Эда поцелуями, чтобы признание не слетело с губ. Джесс держала лицо Эда в ладонях и целовала его подбородок, его бедный ушибленный висок, его губы; чувствовала, как он сжимает ее в объятиях, и говорила себе, что, как бы все ни повернулось, она навсегда запомнит это ощущение.