Спенсер Скотт - Анатомия любви

Я ответил невнятным мычанием.

– Ты не можешь заснуть на полу? – спросила она.

Она выпрямила ноги, вытянула носки, пытаясь достать до края кровати. Негромко простонала, как будто выныривая из сна. Я снова сел и посмотрел на нее. Она оторвала голову от подушки. Дрожащий, словно у младенца, подбородок упирался в грудь. Веки ее снова закрылись, затрепетав, подчиняя свои незримые блуждания интригующим напевам разума. Открылись. Глаза посмотрели на меня.

– Я не пытаюсь заснуть, – сказал я.

– Что, пол такой жесткий?

Я собирался сказать «нет», но сдержался, догадавшись, что она хочет услышать другой ответ.

– Нет, все в порядке, – произнес я вежливым тоном, нарочито неуверенным.

Какая скромность и как легко она испаряется. Официальный поклон перед головокружительным, потным экстазом амбарного танца.

– Как-то нелепо, что ты лежишь на полу, – заметила она.

Ее шея напряглась, нижняя губа задрожала: она подавляла зевок, хотела скрыть от меня, что еще не совсем здесь.

– Всегда джентльмен, – ответил я.

– Ясно, – сказала Джейд. Пауза. Молчание не могло бы быть более удушливым, даже если бы она упражнялась в нем годами, перед зеркалом, в пустынном лесу, в моменты уединения. – Забирайся ко мне, если хочешь. – Жаргон летнего лагеря. Старшая сестра, утешающая малолетку, которому приснился кошмар.

«Ты уверена?» – едва не спросил я. Однако в подобную невинность никто бы не поверил.

– Охотно, – отозвался я.

Я встал. Неизвестно откуда взявшийся ветерок пробежал по комнате, волнистая линия, электрический ток. Мой пенис напрягся и стал тверже любой другой части тела: зубов, черепа. Головка члена вылезла в ширинку трусов: выглядел он так неуклюже, комично и испуганно, точно рабочий сцены, оказавшийся во время спектакля по другую сторону занавеса.

Джейд бросила вторую подушку на ставшую теперь моей сторону кровати, подушку, освященную ее объятием. Верхние пуговицы пижамной куртки были у нее расстегнуты, и я мог бы заглянуть в вырез и увидеть грудь. Как Стью Нейхард. Я с осторожностью забрался в постель. Джейд отодвинулась на самый край своей половины. Я устроился на краю своей. На спине, глядя в потолок, часто моргая, чтобы она обязательно заметила, что я не сплю. Она лежала на своей половине, отвернувшись от меня, обхватив рукой подушку, вытянув левую ногу и согнув правую. Она была до плеч укрыта простыней, но одеяло сползло до пояса.

– Ну вот, снова здорово, – шутливо произнесла Джейд, чем немало смутила меня, заставив насторожиться. – Просто мне показалось страшно нелепым, что ты на полу, – спустя несколько мгновений сказала она.

Мы лежали в молчании, но у меня не было сомнений, что мы вовлечены в глубокий разговор на клеточном уровне и в некотором смысле уже начали заниматься любовью. Я прислушивался к дыханию Джейд, замечал малейшие движения ее тела. Мне хотелось опустошить сознание, чтобы проникнуть в мысли Джейд. Уж не знаю, верю ли я в гипноз и телепатию, однако мне хотелось быть полностью готовым к приему того, что она могла мне передать. Мне казалось, что я способен расшифровать ее бессловесную просьбу, сделать ее явной. Где-то в тишине своего разума я услышал, как ее голос произносит: «Дэвид, коснись меня». Ничего подобного наяву я не слышал. В конце концов, не могло же все быть так просто. Однако я избавился от неумолчного внутреннего диалога на нервной почве. Фривольное, мимолетное осознание отступало. Я слушал, как наполняются ее легкие, ощущал, как кислород раздувает и давит на влажные розовые стенки, а затем совершает акробатический кувырок выдоха. Я осторожно коснулся напряженного члена. Впечатление было такое, будто его корни проросли через все тело, захватили нервные окончания на бедрах, снизу, сзади, дотянулись до ступней моих ног, заползли выше, в живот, добрались до самого горла. Муха медленно билась о штору на окне или об абажур на лампе, обо что-то мягкое. Джейд изменила позу, слегка. Она потерла пятку о простыню – нервничает? Или просто зачесалась? Признак бодрствования, как и мои хлопающие глаза.

Я уже лежал на боку, глядя на ее спину, на концы волос над атласным воротом пижамы, на все тело, в почти полной темноте обретшее кажущуюся массивность.

Я сосредоточил взгляд и всю заключенную в нем энергию на ее затылке. Фокус из пятого класса. Чтобы заставить кого-нибудь обернуться. Заставить Арлин Дэвенпорт покраснеть, уставившись на кончики ее ушей. Заставить Айру Миллмана почесать затылок, сосредоточив глазки-буравчики на его шелковистых черных волосах. И ведь работает.

– Как же здесь невыносимо жарко, – пробормотала Джейд. Это она самой себе? Не уверен. Она извивалась под одеялом, взмахивая рукой. Готовая сбросить с себя все. Но нет. – Как в августе.

Жарко. Может, она имеет в виду, что я придвинулся слишком близко? Обдал ее жаром своей крови.

Я подумал о ее крови. В головокружительном приступе жажды и изнеможения я страстно пожелал стать ее кровью, сделаться той субстанцией, которая непрерывно циркулирует через каждый дюйм ее тела.

Ее менструальная кровь.

Веревочка «Тампакса», путающаяся в лобковых волосах.

Ее влагалище. Половые губы, жаждущие моего прикосновения, влажные, раскрытые. Заглянуть внутрь ее тела. Оказаться внутри ее тела. Слиться.

Родимое пятно оттенка дубовой коры на внутренней поверхности ее бедра.

Покрыть поцелуями ее живот, сомкнуть губы над пупком, коснуться языком укромного складчатого дна, двойной орбиты пушка на животе, который вздымается от волнения.

Ее рука на моей голове. Сдвигает меня ниже. Мягко. Дальше, о, еще дальше.

Джейд перекатилась на спину. Подняв колени, упираясь ступнями в матрас, сложив под простыней руки на животе. Глядя на меня искоса.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

Но она же ненавидела этот вопрос. Она считала, он отталкивает людей друг от друга, из-за него труднее сказать правду. Одновременное разрушение границ приватности и интимности.

Она изменилась.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Глупый вопрос. Извини. – Она покачала головой. Вздохнула. На мгновение отвернулась, а затем снова уставилась широко раскрытыми глазами в потолок.

Взгляд на ее профиль. Тонкий нос. («Девушки-иудейки ненавидят меня за мой нос».) Глубокая ямочка на подбородке. Высокий выпуклый лоб, который всегда казался прозрачным, словно расписное стекло.

– Не знаю, Дэвид, – обожгла она меня горячим шепотом, будто увлекала в альков. – В конце концов, кому-то из нас придется спать на полу.

Я протянул руку и коснулся ее плеча. Она никак не отреагировала, и, пребывая в смятении чувств, я едва не отодвинулся снова, однако руки не убрал.

Она повернула голову. Мы смотрели друг другу прямо в лицо.