Лорен Вайсбергер - Месть носит Prada

– Слушай, я уже сажусь в самолет. Перестань психовать! Принесу я тебе что-нибудь надеть, остальное выясним. А сейчас прими меры к тому, чтобы спасти номер. Я позвоню, как только приземлимся, или даже раньше, если в самолете есть вай-фай! – На этом Эмили нажала «отбой».

Штатный персонал «Декольте» работал всю ночь, следующий день и следующую ночь. Сотрудники по очереди укладывались поспать пару часов на ковриках для аэробики и бегали принять душ в ближайший «Эквинокс». Эмили сидела на телефонах, от которых разве что пар не шел, умоляя и убеждая рекламодателей, купивших рекламное место исключительно из-за имени Олив, что все равно имеет смысл оставить объявления. Художественный отдел в пожарном порядке меньше чем за день сверстал макет обложки и разворота, а Энди несколько часов писала редакторскую статью, объясняя читателям ситуацию так, чтобы не обвинить Олив и не вызвать пренебрежения к поспешно выбранной на замену невесте. Все сидели измотанные и отнюдь не уверенные, что их усилия принесут результат и номер получится мало-мальски приличным.

Спасение пришло на вторые сутки в час ночи – десять вечера по лос-анджелесскому времени – в виде звонка от пиар-агента Олив, которая начала горячо уверять, что свадьба все же состоится. Энди и Эмили сначала этому не поверили, но девушка, не менее взвинченная и усталая, чем они, клялась жизнью и будущим первенцем, что все, вплоть до голубок, которых выпустят в тот момент, когда новобрачные ответят «да» у алтаря, переносится на завтра.

– Почему вы так уверены?

– Если бы вы видели ее лицо, когда они вернулись в Санта-Барбару личным вертолетом, вы бы тоже поверили. Укладка и макияж начнутся в девять, в одиннадцать бранч подружек невесты, фотосессия в два, церемония в пять, коктейли в шесть, прием с семи до полуночи. Праздник будет продолжаться до последнего гостя. Поверьте мне, я вам ручаюсь.

Энди и Эмили переглянулись над спикерфоном. Эмили вопросительно подняла брови. Энди неистово замотала головой.

– Хорошо, я приеду, – с глубоким вздохом произнесла Эмили и тут же закричала Агате, сидевшей с оловянными от бессонницы глазами, заказать ей билет на первый утренний рейс и известить лос-анджелесского фотографа, что ему придется вернуться в Санта-Барбару. Энди принялась благодарить подругу, но Эмили жестом остановила ее.

– Не будь у тебя ребенка, полетела бы ты, – сказала она, сгребая свои вещи. За два часа ей предстояло успеть заехать домой и заново собрать чемодан.

– Конечно, – поддакнула Энди, отнюдь не уверенная, что она согласилась бы. Два дня и две ночи в офисе выдались адскими, она даже представить себе не могла, чтобы сесть сейчас на самолет и куда-то полететь. Вслух она не призналась, но если бы решение зависело от нее, она пошла бы по более легкому пути, продолжив работу над переделанным номером. Энди была благодарна Эмили за то, что она проявила стойкость и силу воли в намерении воплотить в жизнь изначальный вариант.

Хаос с заменой и в конечном счете восстановлением номера с Олив был, пожалуй, единственным, что могло отвлечь Энди от грядущего ужина у Миранды, но как только Эмили подтвердила, что на этот раз Олив все же пошла к алтарю, Энди поймала себя на мысли, что думает только о пятнице. Миранда. Ее квартира. Кто еще там будет? Что они будут обсуждать? А есть? В чем туда идти? Трудно было представить, что после стольких вечеров, когда Энди незаметно появлялась в квартире Миранды и исчезала оттуда, как образцовая служанка, она будет ужинать с ней за одним столом. Энди хотелось все отменить, но она со вздохом приняла принесенное Эмили платье, решив вести себя по-взрослому. В конце концов один вечер выдержать можно.

Она твердила это про себя, когда такси остановилось у роскошного дома в Верхнем Ист-Сайде и швейцар в форме проводил их в лифт.

– Вы пришли к мисс Пристли, – сказал он с интонацией не то вопроса, не то приказа.

– Да, – ответила Энди. – Спасибо! – Она взглянула на Эмили, которая сверлила ее предупреждающим взглядом, как расстроенная мать несносного ребенка. – Что? – одними губами спросила Энди. Подруга выразительно округлила глаза.

На последнем этаже швейцар подождал, пока гостьи выйдут из лифта, и тут же уехал, не дав Энди возможности вцепиться ему в брючину с просьбой отвезти ее вниз. Она видела, что Эмили точно так же сходит с ума, но подруга, казалось, твердо решила сохранять спокойствие. Они помедлили перед дверью всего секунду – перед той самой дверью, в которую каждая из них входила бессчетное количество раз, – и наконец Эмили тихо постучала.

Дверь распахнулась. В глаза бросилась поражающая воображение обстановка – во-первых, Миранда изменила абсолютно все, сделав квартиру еще более роскошной, а во-вторых, тощая девица, открывшая дверь и немедленно повернувшаяся к гостям спиной. Глядя, как она идет к широкой изогнутой лестнице, Энди решила, что это, видимо, одна из близняшек. Догадка подтвердилась, когда Кэссиди поставила на ступеньку босую ногу, взялась за перила и, откинув за спину длинные волосы с необритой половины головы, бросила:

– Мать скоро спустится, располагайтесь.

Даже не взглянув на вошедших, она вприпрыжку поскакала наверх – совершенно несолидно для своих восемнадцати. Энди вдруг стало интересно, почему это в начале октября девчонка дома, а не в колледже.

– Дальше что? – прошептала она, разглядывая дорогой ковер цвета олова, люстру из сотни свисающих ламп в форме капель разной длины и размера, черно-белые фотографии знаменитых моделей пятидесятых и шестидесятых годов в натуральную величину, разнообразные меховые покрывала поверх диванов в викторианском стиле и – что поражало, если знать вкус Миранды (или думать, что знаешь), – портьеры насыщенного пурпурного цвета, собранные такими крупными складками, что Энди захотелось зарыться в них лицом. Комната выглядела элегантно, однако не угнетала торжественностью: оформление прихожей и гостиной явно обошлось дороже четырехлетнего дохода средней американской семьи, притом что обстановка была удобной, комфортной и на удивление привлекательной.

Энди прошла за Эмили в гостиную и присела на двухместный диванчик. Она скрестила и снова выпрямила ноги, готовая отдать что угодно за стакан воды. Сновавшей вокруг прислуги в форменной одежде хватило бы на аббатство Даунтон, однако никто не предложил им что-нибудь съесть или выпить. Энди уже подумывала отправиться в туалет поправить перекрученные, врезавшиеся в тело колготки, когда рядом раздался очень хорошо знакомый голос.

– Всем добро пожаловать, – сказала Миранда, по-девичьи захлопав в ладошки. – Как я рада, что вы смогли прийти!

Энди с Эмили незаметно переглянулись – кому еще всем ? – и уставились на Миранду, выглядевшую… совершенно не как Миранда. Впервые на памяти Энди бывшая начальница оделась не во что-то сдержанное или классическое. Идеально сидевшее алое макси-платье из тончайшего шелка с искусной прострочкой ложилось у щиколоток мягкой, элегантной волной. Руки были обнажены – впервые Энди увидела Миранду в наряде с открытыми плечами, который не был строгим вечерним туалетом, ведь обычно даже ее теннисные костюмы отличались консервативным покроем. Длинные бриллиантовые серьги играли крошечными радужными искорками, а на левой руке побрякивала целая связка браслетов от «Эрмес». Ремешок из мягкой кожи, обернутый два или три раза вокруг тонкой талии – причем один слой как бы случайно перекрывал другой, – создавал впечатление подлинного высокого класса. Даже фирменный «боб» сегодня казался менее строгим; разумеется, волосы не были небрежно взбиты в копну, в укладке просто была нотка артистической вольности. Но больше, чем платье, прическа и украшения, поражала деталь, совершенно несвойственная Миранде Пристли, – улыбка, казавшаяся вполне человеческой. В ней даже сквозило нечто, похожее на теплоту.