Софи Кинселла - Брачная ночь

– Ты как, живой? – спрашиваю я.

Я стараюсь проявлять сочувствие, хотя больше всего мне хочется пнуть его как следует.

– Не знаю. Наверное… – Он с усилием приподнимает голову и смотрит на меня мутным взглядом. Лицо у него странного зеленоватого оттенка, к тому же Бен так и не снял свой дорожный костюм.

– А что, собственно, произошло?

– Ты выиграл пари, – говорю я. – Молодец!

Взгляд Бена устремляется куда-то мимо меня – сквозь меня. Кажется, он пытается сложить сохранившиеся в памяти обрывки и фрагменты во что-то более или менее целое.

– Похоже, я тебя разочаровал, – произносит он.

– Так, самую малость, – отвечаю я.

– Прости.

– Ничего страшного. Со всяким может случиться.

– Нет, мне действительно жаль!

– Я так и поняла.

– Слушай, Лотти, я говорю совершенно серьезно! – Он спускает ноги на пол и встает, театрально покачиваясь. – Глубокоуважаемая миссис Парр, примите мои самые горячие, самые искренние сожаления… и извинения. Скажите, как я могу возместить причиненный ущерб? – Он низко кланяется и едва не падает. Я знаю, что все это чистой воды театр, и все-таки мне смешно. На Бена просто невозможно сердиться долго.

– Даже не знаю… – Я продолжаю недовольно хмуриться, но это уже игра, и мы оба это отлично знаем.

– Вот если бы в кроватке миледи нашлось немного места, я бы доказал ей…

– Что ж, попробуем уместиться здесь вдвоем.

Я наполовину сажусь на кровати, упираясь спиной в изголовье, и приглашающим жестом отворачиваю край одеяла. Это очень хорошее, теплое и мягкое одеяло на натуральном гусином пуху, поэтому оно совершенно ничего не весит. Мы могли бы выбрать любой материал и набивку подушек, а также различные матрасы – отель предлагал не менее двух десятков вариантов устройства супружеской постели (все это я узнала из проспекта, который от нечего делать листала вчера вечером, давясь пиццей и слезами). Мне, однако, все равно, чем набиты наши подушки – гусиным пухом или гречневой крупой, гипоаллергенным пластиком или тривиальной соломой. Главное, мой муж сейчас лежит рядом со мной, и он не спит непробудным пьяным сном, а все остальное неважно.

– У-м-м… – Бен зарывается лицом в мою шею. – Ты такая… ужасно уютная!

– Ты хотя бы снял костюм, – говорю я со смехом. – Я уже не говорю о запахе… Я понимаю, у тебя похмелье после вчерашнего, но это не повод, чтобы уклоняться от обязанностей, которые ты добровольно на себя взвалил.

– Не повод! – Бен смеется и, одним движением стащив с себя одновременно пиджак и рубашку, усаживается на меня верхом. – К исполнению супружеских обязанностей готов! Здравствуй, жена!

– Привет, идиот!

– Как я уже говорил, ты ничего не потеряешь. За то, что мы пропустили вчера, тебе воздастся сторицей. – Он проводит кончиками пальцев по моей щеке, потом его рука просовывается под одеяло и нащупывает кружевную отделку моего невероятно дорогого гарнитура, состоящего их коротенькой комбинации и микроскопических трусиков. – У нас впереди все утро!

– И весь день. – Я поднимаю руки, обвиваю ими его шею и заставляю наклониться, чтобы поцеловать.

– Мы это заслужили… – бормочет он. – О, Лотти!.. Лотти! Ах… – Его руки уже стаскивают с меня трусики. – Знаешь, оказывается, я тебя помню! Мои руки помнят!..

– Я тоже тебя помню. – От сильного желания язык едва ворочается у меня во рту, и слова звучат незнакомо и странно. Это, однако, сущие пустяки, на которые ни Бен, ни я не обращаем внимания. Главное, он по-прежнему чертовски сексуален; это очень приятное открытие, и я не сомневаюсь, что дальше будет еще приятнее. Дальше начнется настоящая сказка, волшебство, осуществление давнишней мечты, и никто, никто не скажет мне…

– Мадам?..

Мне кажется, я узнаю голос Георгиоса. Сначала, правда, я решаю, что это Бен меня дурачит, но тут же понимаю, что он тут ни при чем. Значит, это наш лакей, дворецкий, мажордом… забыла, как именно называется его идиотская должность. Но откуда он здесь взялся? Как попал в наш номер?!

Мое сердце едва не выскакивает из груди, когда я резко сажусь, прикрываясь уголком одеяла.

– Д-доброе утро, – бормочу я невнятно.

– Прикажете подавать завтрак? – доносится из-за двери.

Так и есть – Георгиос каким-то образом попал в номер, и теперь хозяйничает в гостиной, прямо за дверью нашей спальни.

Но… Какого черта?!

Я смотрю на Бена, который выглядит как человек, готовый совершить убийство с последующим расчленением трупа.

– Ты ведь повесила на дверь табличку «Не беспокоить», правда?! – озадаченно шепчет он, и я киваю.

– Конечно, повесила. Во всяком случае, я думала, что повесила, но…

– Но?..

Я пожимаю плечами:

– Даже не знаю…

Георгиос вежливо стучит в дверь нашей спальни, которая стоит полуоткрытой, а еще через мгновение его фигура в серой тужурке появляется в поле нашего зрения.

– Сэр, мадам… Я взял на себя смелость заказать для вас наш фирменный завтрак, о котором большинство молодоженов, останавливавшихся в нашем отеле, отзываются с неизменной похвалой. Это Особый Завтрак с Шампанским и Музыкой. Смею надеяться, вам он тоже понравится.

Я смотрю на него, не в силах произнести ни звука от удивления. Особый завтрак? С шампанским и музыкой? Что бы это могло значить? Что за… О, нет!! Мое потрясение настолько глубоко, что я едва не выпускаю из рук край одеяла, которым прикрываюсь. В дверях появляется изящная блондинка в белоснежной греческой тунике, которая с неженской силой вкатывает в спальню громоздкую арфу.

В отчаянии я смотрю на Бена. Что делать? Как прекратить этот идиотизм? Или, может быть, мы оба просто бредим?

– Мистер и миссис Парр, позвольте еще раз поздравить вас с бракосочетанием и пожелать долгой и счастливой семейной жизни, – церемонно произносит девица, усаживаясь перед своим инструментом на крошечный складной стульчик. – Сегодня за завтраком я исполню для вас самые популярные романтические мелодии, которые помогут вам скорее адаптироваться к новой обстановке.

И она принимается ловко перебирать струны арфы, а Георгиос и присоединившийся к нему Гермес уже ставят на столики подле наших кроватей подносы со снедью, наливают шампанское, очищают фрукты и подносят изящные полоскательницы, чтобы мы могли освежить руки перед едой.

Я так и не сумела издать ни звука. Все происходящее слишком сюрреалистично и слишком сильно на меня действует, чтобы я осмелилась возразить. Минуту назад я мечтала о самом приятном сексе в своей жизни – о сексе, который означал бы фактическое начало нашего с Беном семейного существования, но вместо этого я жеманным движением подношу к губам зеленоватый киви, который с поразительной ловкостью очищает для меня пожилой служащий гостиницы. Девица в тунике наяривает на своей арфе «Любовь меняет все». Я человек довольно музыкальный, но арфы я всегда недолюбливала. А сейчас мне и вовсе хочется швырнуть в инструмент блюдо с горячими мини-круассанами.