Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

Следующие несколько недель пролетели в вихре забот: примерки, уход за лицом, выдергивание волос. При этом донна Лукреция, ни на секунду не забывавшая об агентах герцога Эрколе, следивших за каждым ее шагом, не пренебрегала своими обязанностями крестной матери по отношению ко мне. Ее назначили регентом при Ватикане на то время, пока Папа Римский с герцогом Валентино инспектировали укрепления в Непи и Чивита-Кастеллана, но тем не менее она находила время, чтобы сопровождать меня каждое утро на мессу и наставлять, как правильно преклонять колени, осенять себя крестным знамением или вкушать сухую вафлю, которую эти каннибалы называли телом Христа. Донна Лукреция присутствовала на моих уроках вышивания и пения и милостиво разрешила все-таки сшить третье платье после особенно удачно исполненного сонета Петрарки. Строгая, невозмутимая, она, казалось, не испытывала никаких сомнений, что будет счастлива с простодушным мужчиной, чей миниатюрный портрет носила повсюду на золотой цепи, свисавшей с пояса.

Только во время еженедельных посещений бани она позволяла себе расслабиться, выслушивая добродушные подшучивания по поводу сломанного носа и не по моде коротких волос дона Альфонсо. Более серьезные слухи о нем, как, например, что он сошел с ума от французской болезни [13] и был склонен к буйству, во время приступов которого носился по улицам Феррары голый, как младенец, или что он менял одну любовницу за другой, донна Лукреция отвергала.

– Я знаю все, что нужно, о французской болезни, – однажды оборвала она Анджелу, когда мы подговорили девушку завести об этом речь. – И тебе, как никому, следовало бы это понимать.

– Простите, мадонна, – прошептала та, и мне показалось, будто я отдала свою подругу на растерзание своре псов.

В баню мы, по обыкновению, ходили всей толпой через сад, облачившись лишь в неаполитанские накидки, свободные, прозрачные одеяния, вошедшие в моду благодаря принцессе Санче. Каждый раз, надевая ее, я чувствовала себя более обнаженной, чем если бы вообще осталась без одежды. Мне мерещился укоризненный взгляд Мариам, словно она наблюдала за мной из-за фигового дерева, что затеняло калитку в сад и роняло липкие плоды, растекавшиеся розовыми лужами на тропинке. Иногда мне чудилось, будто я ловлю на себе другие взгляды, от которых мне вдруг становилось холодно, все сжималось внутри и к лицу приливала кровь.

Баня была выстроена по моде в виде полуразрушенного храма, с расколотыми мраморными колоннами и статуями пухлых Венер со специально отбитыми носами, но внутри все устроили по-современному. Подземные печи под полом поддерживали нужную температуру воды в глубоком мраморном бассейне, на его ступенях мы сидели развалившись, прикрытые полотенцами. Катеринелла с еще одной черной рабыней поддерживали ароматный пар во втором зале поменьше, выливая ведра воды на горячие угли, обсыпанные сандаловым деревом и лавандой. Огражденные от дворца шпалерой гибискуса, осмелев в клубах пара, мы хихикали, сплетничали и откровенничали друг с другом.

В этой ароматной исповедальне можно было признаться в том, что живот у тебя чересчур округлился или грудь слишком плоская, а другие дамы жаловались, как трудно уговорить любовника пользоваться языком в том месте, куда он предпочел бы вставлять совсем другую часть тела. Я всегда сидела рядом с Анджелой, и та шепотом давала мне объяснения:

– От мужского языка нельзя забеременеть, да и гимен он не проткнет. А кроме того, доставит гораздо больше удовольствия.

Очевидно, это были не те знания о человеческой плоти, которым научила бы меня мама, но она давно умерла, а я выросла среди мужчин, и лишь молчаливая Мариам составляла мне женскую компанию да девочки из монастыря Святой Клары, но они сами мало что знали. Мне теперь стыдно признаваться, что тогда я не испытывала никакого смущения, а лишь жадное любопытство, которое, казалось, прочно поселилось не только в растущих грудях и неприкасаемом местечке между ног, но и в голове. Моя новая дорогая подруга понимала это, знакомя меня сквозь пар со своим собственным роскошным золотистым телом и поглаживая при этом мою руку или бедро.

На стене нашей спальни висело маленькое зеркальце, овал в простой серебряной раме, в нем можно было разглядеть только наши лица. Иногда Анджела просила снять его и держать под нужным углом, чтобы она могла подстричь интимные волосы маленькими ножницами. Она так и стояла, бесстыдная в своей наготе, освещенная пламенем из жаровни, которую мы зажигали с наступлением холодов, и отдавала приказания переместить зеркальце то чуть правее, то вверх, или я устраивала его на комоде, а сама держала свечу, чтобы ей было лучше видно. Первое время я исполняла эти обязанности, не задавая вопросов, – гордость мешала признаться, что вся эта процедура кажется мне странной и неприличной. Если двоюродная сестра донны Лукреции считала, что так и нужно, то, очевидно, это было принято у модных дам, и я не хотела унижать себя, признаваясь в невежестве.

Но однажды вечером, когда Анджела выдирала ненужные волоски щипцами и чересчур переусердствовала, так что из паха пошла кровь и мы опоздали к донне Лукреции, которой должны были помочь одеться для приема в Ватикане, я все-таки спросила:

– Зачем ты это делаешь?

– Для моих грехов, – ответила она, рассмеявшись, потом стала почти серьезной, если не считать заметных ямочек на щеках, отпечатков, оставляемых улыбкой, точно так, как голова оставляет след на подушке. – Ипполито это нравится.

– Ипполито? Кардиналу Ипполито? Ты хочешь сказать, что ты?..

С недавних пор Анджела не всегда ночевала в собственной постели и всякий раз говорила, что ухаживала за донной Лукрецией, которой нездоровилось. Донна Лукреция частенько болела, поэтому я ничего не заподозрила.

– Ты оказала мне услугу, когда тебя стошнило.

– И ты позволила ему?.. Ты ведь не замужем.

– Он действует очень умело. – Она огладила ладонями не по моде полную грудь, бока и живот. – Очень умело, – повторила Анджела. – А когда его набожный отец умрет, чего осталось ждать недолго – он стар, как Мафусаил, – сестра Лукреция подберет мне покладистого мужа, вроде тех мужчин, за которыми была замужем ее матушка. Большинство мужчин мирятся с ролью рогоносца за хорошую плату. Готова поклясться, старик делла Кроче [14] считал за честь, что дядя Родриго одаривал вниманием его жену.