Дэвид Филипс - Белая магия любви

– Не торопись. Я отвезу тебя домой, – сказал он. Затем, с внезапной добродетелью, – ты знаешь, это будет последний раз.

Она со смехом покачала головой.

– О, нет. Завтра утром я, как обычно, буду на озере.

– Меня там не будет.

– Тогда я приду сюда.

– Послушай, Рикс, это нечестно.

– Нечестно? По отношению к кому?

– Ко мне … к себе … к тому парню, с которым ты помолвлена.

– Ты боишься влюбиться в меня?

– Нет, ни в малейшей степени, – ответил он поспешно и энергично. – Я совсем не думаю о тебе в этом смысле.

– Ты думаешь, что заденешь мое тщеславие и разозлишь меня.

– Ничего подобного! – Сердито запротестовал он. —Ты просто не можешь вбить себе в голову, что я тебя не люблю, что моя жизнь устроена по-другому.

– Тогда почему бы мне не прийти?

Его рот открылся, чтобы ответить, и снова закрылся. Выражение его лица было глупым.

Она рассмеялась.

– Ты тщеславен! – Воскликнула она. – Ты думаешь, чем больше я буду видеть тебя, тем больше буду любить. О, Чанг, Чанг, какой павлин!

– У тебя есть несомненный талант ставить меня в неловкое положение. Ты…

– А теперь, разве не разумно, – перебила она, – чтобы ты позволил мне прийти и вылечиться от моей романтической чепухи, как ты это называешь?

– Ты мне больше не нужна. Ты только мешаешь мне работать. И мне предстоит тяжелая борьба, чтобы сделать карьеру в этой стране. Я…

– Ты же знаешь, что я тебе нужна. Картина еще не закончена.

– Почему ты так говоришь?

– Я увидела это по твоему лицу, когда впервые пришла и заговорила о картине.

Она поймала его. Картина действительно нуждалась в еще нескольких днях работы с моделью. Он выбрал другую тактику.

– Это подлая шутка с твоей стороны – играть с этим … с тем парнем, за которого ты собираешься выйти замуж.

– Мы с ним понимаем друг друга, – сказала она с достоинством.

– Он знает об … об этом?

– Настолько, насколько это полезно для него. Он не из тех людей, которым можно сказать всю правду. Человек должен быть осторожен, знаешь ли, и судить о характере человека, с которым он имеет дело.

Ее манеры были такими мудрыми и серьезными, что он не мог не рассмеяться. – Боюсь, Рикс … просто немного лжив.

– Ты, кажется, очень заинтересован, – сказала она. – Ну, я тебе все расскажу. Может быть, ты посоветуешь мне что-нибудь получше, если…

Он поднял руки.

– Ни слова! – Крикнул он. – Я не хочу этого знать. Мне на это наплевать.

– Пожалуйста, позволь мне сказать только одну вещь. Если ты позволишь мне прийти…

– Но я не разрешу.

– О, да, ты это сделаешь, – воскликнула она, насмешливо глядя на него, склонив голову набок. – Ты говоришь, что предан своему искусству. Тогда ты не имеешь права жертвовать своей картиной ради собственного тщеславия.

– Мое тщеславие! Что ж, мне это нравится!

– Твое тщеславие. Твоя идея в том, что при знакомстве ты становишься все более и более интересным, а не все менее и менее.

– Я могу позаботиться о картине.

– Разве я не должна позировать, пока она не будет сделана? Честно, Чанг?

Он не мог лгать, когда она говорила ему об этом таким образом. – Ну, я признаю, – с большой неохотой согласился он, – что для картины будет лучше проведение еще нескольких сеансов. Но они не являются абсолютно необходимыми.

– Я тоже имею на нее право, Чанг, – продолжала она. – Мы делаем эту картину вместе. У меня есть доля в этом деле, не так ли?

Он стал тихим и задумчивым. Он кивнул.

– Поэтому я настаиваю на том, что все должно быть сделано правильно.... Ты заметил, что я сегодня ни разу не сказала, что люблю тебя?

– Ради Бога, Рикс, не говори так. Это действует мне на нервы. Это заставляет меня чувствовать себя полным идиотом.

– Но разве я что-нибудь сказала? – Настаивала она.

– Не так много слов, – признался он. – Но…

– Я не несу ответственности за то, что ты, возможно, прочитал в моем взгляде и голосе, Чанг. Знаешь, ты такой тщеславный!… Я ничего не сказал и обещаю не … не действовать тебе на нервы, когда приду позировать.

– Это сделка?

– Пожмем друг другу руки.

И они пожали друг другу руки.

– А теперь мне пора, – сказала она.

Когда он начал готовиться сопровождать ее, она запретила ему тоном, не допускающим никаких обсуждений.

– До заката еще час, – сказала она. – Во всяком случае, я ничего не боюсь.

– Я бы сказал! – Засмеялся он.

– Потому что я тебя не боюсь? О, ты тщеславен!

– До завтра?

– До завтра.

– И больше никаких глупостей?

– Я все продумала вчера вечером, – сказала она. – Я понимаю, что у тебя нет денег, чтобы содержать жену…

– Стой на месте! – Скомандовал он. – Неужели ты никогда не сможешь разобраться в этом? Я не люблю тебя—и ты не любишь меня. Это все.

– Моя шляпа на месте?… Я должна спешить.... Ну, у меня нет времени обсуждать это. Только я восхищаюсь и уважаю тебя за то, что ты не захотел жениться на девушке, так как не можешь ее должным образом содержать. А теперь не красней и не сердись на меня. Я должна идти. До свидания.

И, не дав ему возможности подобрать слова для ответа, она легко и грациозно метнулась прочь.

Картина неуклонно прогрессировала. Погода не мешала, и платная модель не была бы такой регулярной, как Рикс. Но прогресс шел медленно. Роджер отчасти винил себя за это; он был медлительным работником, который всегда работал медленнее по мере того, как его работа приближалась к завершению.

– Я никогда не видел, чтобы кто-то так старался, – сказал Рикс. – А ты-полная противоположность во всем остальном, кроме своей живописи. Однако главной причиной черепашьего темпа этой конкретной работы была модель. Рикс приходила рано и задерживалась допоздна, но после их откровенного разговора и соглашения ее силы, казалось, быстро иссякали. Она выглядела все так же; у нее были все признаки совершенного здоровья, но после десяти или пятнадцати минут позирования она настаивала на отдыхе, хорошем, долгом отдыхе. Поскольку он не имел права критиковать или контролировать эту добровольную модель, он не мог протестовать. И, поскольку для картины было важно, чтобы модель продолжала до конца, разве он не просто выполнял свой простой долг перед своей картиной, пытаясь развлечь и заинтересовать ее во время долгих пауз? Не то чтобы разговор с ней был неприятной задачей – нет, действительно, или вообще задачей. Но его совесть, как серьезного человека, стремящегося к карьере, нуждалась в постоянном заверении, что он действительно не растрачивает великолепные огни тех долгих утренних часов, когда он бездельничает с глупой, легкомысленной девушкой, которая заботилась только о смехе, что он не поощряет свою симпатию к ней и не выполняет свой долг как честного человека, как ее друга, чтобы отбить ее симпатию к нему.