Дэвид Филипс - Белая магия любви

Ближе к концу апрельского дня, вскоре после того, как студия была закончена, Роджер добрался до нее в разгар страшной бури с дождем и ветром. Как раз перед тем, как он укрылся за северной стеной, налетевший порыв ветра швырнул ему в лицо тяжелое облако древесного дыма, поэтому, когда он вошел, он был не совсем готов к зрелищу, которое предстало его глазам, когда он утерся от воды и дыма. В камине у южной стены щедрыми руками развели огонь. На длинной низкой скамье, параллельной внешнему краю широкого очага, лежал незваный гость, который, несомненно, искал единственное убежище в радиусе мили, когда полчаса назад внезапно разразилась буря. Роджер предполагал, что он найдет мужчину, но он не был сильно удивлен, увидев, что это была женщина, для которой его крыша сделала такой хороший поворот.

Сняв промокшую шляпу и непромокаемую куртку, он добродушно сказал, – я рад, что вы чувствуете себя как дома!

Ответа не последовало, и фигура не шевельнулась. Он бросил свои накидки на один из тяжелых простых стульев, которые вместе со скамьей составляли всю мебель, которая у него была или которую он хотел. Он подошел к углу камина, чтобы взглянуть на своего гостя. Это была девушка, молодая крепко спящая девушка. Ее голова удобно покоилась на тонкой круглой руке и сложенном жакете. Ее милое, здоровое нежное лицо было обращено к огню и раскраснелось от его тепла. У нее были густые желтые волосы, длинные ресницы немного темнее, очаровательный решительный рот, очень светлая кожа. С такой кожей женщина, в остальном гораздо менее хорошенькая, чем она, могла бы чувствовать себя в безопасности от любого вердикта невзрачности. Его натренированные глаза сказали ему, что она выше среднего роста и что у нее хорошая фигура, руки, ноги и тело хорошо сложены и находятся в правильной пропорции относительно друг друга. У нее были, по текстуре кожи, по виду волос, по рукам, те небольшие, но безошибочные признаки того, что она была воспитана в дали от труда и от тех волнений и беспокойств по поводу основных жизненных потребностей, которые так рано и так сильно воздействуют на тела масс человечества. Даже ее платье указывало на то, что она возвышается над обществом, хотя фетровая шляпа, небрежно приколотая на голове, простая блузка, короткая юбка из синей саржи, кожаные леггинсы и туфли – все это было сильно изношено. Есть разные способы состариться; путь дорогой одежды так же отличается от пути дешевой одежды, как путь дорого питаемых тел отличается от пути тел, плохо снабженных плохой пищей.

Он постоял несколько минут, наслаждаясь захватывающим зрелищем, наслаждаясь им и как художник, и как человек. Затем он подошел к огромному шкафу в западной стене, где хранил под крепким замком все ценное, что у него было в студии. Он сменил сапоги на ботинки. Достал и открыл складной столик, бесшумно поставив на него кастрюли и тарелки, включая спиртовку и две чашки с блюдцами. Он приступил к приготовлению шоколада. Когда все было почти готово, он открыл упаковку печенья и наполнил им тарелку. Все это было проделано с мастерством старой, опытной экономки-холостяка. Он подвинул стол к очагу, в угол, поближе к ее ногам, и сел. Удача была на его стороне. Едва он устроился поудобнее, как ее глаза, серые глаза, открылись. Она увидела стол, дымящуюся кастрюлю с шоколадом. Она приподнялась на локте и увидела его. Он встретил ее изумленный взгляд с улыбкой, совершенно свободной от дерзости.

– Шоколад готов, – сказал он. – У меня нет чая. Видишь ли, я не знал, что ты придешь.

В его голосе звучал шутливый намек на старую и близкую дружбу, на разговор, продолженный после короткого перерыва.

Она провела рукой по глазам и снова уставилась на него, на этот раз немного дико. Выражение его лица – добрые глаза, рот без намека на жестокость или коварство, дружелюбная улыбка без фамильярности – сразу успокоило ее. Веселая улыбка скользнула по ее чертам – очаровательным, симпатичным чертам, хотя и не красивым.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу чай, – сказала она. – Кроме того, я голодна.

– Я приготовил достаточно для двух больших чашек, – заверил он ее. – Но у меня было только сгущенное молоко. В стране трудно найти другое.

Она взяла чашку, в которую он налил сначала, попробовала.

– Великолепно! – Воскликнула она.

– Я уже много лет славлюсь своим шоколадом, – самодовольно сказал он.

– Если бы ты не был таким тщеславным!

– Все тщеславны. У меня хватает смелости высказаться.

– Я не тщеславна, – ответила она. – Если бы это было так, мне было бы стыдно, что ты застал меня в таком состоянии.

И она взглянула на свой мятый и грязный наряд.

– Возможно, ты настолько тщеславна, что тебе все равно, – возразил он. – Ты сказала, что голодна, но не попробовала печенье.

Буря выла, стонала и грохотала по дому; огромный огонь изливал свои великолепные волны цвета и тепла, бросал таинственное и фантастическое сияние на серо-белое полотняное покрытие грубых стен, украшал лицо огромного молодого человека с копной черно-каштановых волос и стройной белокурой девушки с золотисто-желтой короной. И они смеялись и шутили, продолжая притворяться старыми знакомыми. Пили шоколад и ели печенье.

– Какая странная у тебя идея – жить совсем одному в этой комнате, – сказала она.

Роджер не стал ее разубеждать.

– Ты должна признать, что это удобно, – сказал он.

– Только … Я не понимаю, как ты спишь.

Он махнул сигаретой в сторону шкафа.

– Я все держу там, – объяснил он. – Что касается моей ванны – ванна всего в полумиле отсюда – озеро Ваучонг.

Она задумчиво посмотрела на него.

– Да, тебе понадобится большая ванна, – сказала она.

Он видел, что она полна любопытства, но не хотел разрушать чары их старой дружбы.

– Что ты сейчас делаешь? – Спросила она (небрежный вопрос старого друга после короткой разлуки).

– Все тоже самое, – сказал он.

– Это хорошо, – сказала она, и оба рассмеялись.

Она внимательно огляделась, заметила окно в крыше, полотняную драпировку, наконец, сломанный мольберт, брошенный в угол.

– Как продвигается картина? – Спросила она, в ее глазах читалось восхищение ее умом.

– О, так себе, – ответил он, бросив взгляд на большой световой люк, затем на сломанный мольберт, чтобы показать, что он не считает ее проявление детективного таланта ошеломляющим.

– Жаль, что ты никогда не рисовал меня.

– Ты же знаешь, что я не стал бы браться за портреты, – строго упрекнул он. – Я оставляю это ребятам, которые хотят заработать деньги.

– Но почему бы не заработать денег? – Настаивала она. – Мне нравятся деньги, а тебе?

– Я женат на своем искусстве, – объяснил он. – В браке единственный шанс сохранить любовь живой и теплой – это бедность. Покажите мне богатого художника, и я покажу вам бедного.