Рэйвен Лейлани - Жажда

Тяжело не концентрироваться на разнице в возрасте, когда тебя окружают самые кричащие напоминания о детстве. Воздушные шарики с Твити, бездушные пластмассовые глаза ростовой куклы Тасманского Дьявола, гранулированное мороженое «Диппин Дотс». Мы проходим через ворота на входе, и кислотное солнце оскорбительно бьет мне в глаза. Это парк развлечений. Он привел меня в парк для детей. Я всматриваюсь в его лицо, пытаясь найти подтверждение тому, что это такая шутка – или проявление беспокойства о тех двадцати трех годах, что я провела на этой земле.

Меня разница в возрасте не волнует. Помимо того, что мужчины постарше имеют более стабильное финансовое положение и понимание того, как устроен клитор, мощным наркотиком оказывается и дисбаланс сил. Предвкушение того, как попадешься на крючок мучительной неопределенности их незаинтересованности и опыта. Их паника по поводу растущего безразличия мира. Их ярость от собственной несостоятельности, от которой подгибаются колени.

Но для него, похоже, это в новинку. Не столько сам факт свидания с кем-то, кто не его жена и на добрых два десятка лет его моложе, сколько свидание с девушкой, которая оказалась черной. Я прямо чувствую его неловкость, когда он с осторожностью говорит «афроамериканец». Как решительно он отказывается произнести слово «черный». Я взяла себе за правило никого невинности в этом смысле не лишать. Не могу я быть первой чернокожей девушкой у белого парня. Нет у меня сил выносить это дерганое кривляние позерского рэпера, очевидные попытки использовать в речи побольше разговорных словечек или надутый горделивый вид розовощеких мужиков, напяливших на себя накидки из ткани кенте.

Пока мы пробираемся к шкафчикам, где можно оставить вещи, за стендом с Багзом Банни блюют отец и сын. Я открываю свою ячейку; внутри лежит подгузник. Эрик замечает это и зовет уборщика. Он извиняется передо мной – не столько за подгузник, сколько за выбор места для встречи. Мне это не нравится. Мне не нравится, что я в первую очередь думаю о том, как не задеть его чувства вместо того, чтобы предложить пойти куда-то еще. Что теперь нам обоим во время свидания придется пережить мои попытки доказать, что Я Отлично Провожу Время! и что Это Не Твоя Вина!

Месяц разговоров в интернете – это слишком долго. У меня чересчур разыгралось воображение. Я предположила, что свидание пройдет хорошо, основываясь лишь на том, как свободно он обращался с запятыми. Но в жизни все по-другому. Начнем хотя бы с того, что я не быстро соображаю. В диалоге лицом к лицу нет времени на то, чтобы обдумать свои слова или составить умный ответ в заметках на телефоне. К тому же в расчет нужно принимать жар плоти. Близость к мужскому телу, сладкий, мускусный запах пота, пробивающийся через одеколон, животный взгляд. Мужское глубокое, адреналиновое безумие, хрупкость вынужденной сдержанности. Я чувствую это на себе и внутри себя, будто мной уже овладели. Когда мы переписывались, то оба самостоятельно заполняли лакуны, додумывали невысказанное. Мы заполняли их надеждой на лучшее с тем томлением, которое приукрашивает и искажает. Мы ходили на обстоятельные воображаемые ужины и говорили о том, как боимся предстоящих приемов у врача. Теперь никаких лакун нет, и когда он намазывает мне спину солнцезащитным кремом, это одновременно и чересчур, и недостаточно.

– Так хорошо? – спрашивает он, и его дыхание обжигает мою шею.

– Ага, – отвечаю я, стараясь не придавать этому телесному контакту большее значение, чем есть на самом деле. Хотя его ладони восхитительны. Они теплые, широкие и мягкие, а у меня уже несколько месяцев не было секса. В какой-то момент я уверена, что сейчас расплачусь; это меня совсем бы не удивило, потому что плачу я часто и по любому поводу (особенно из-за того рекламного ролика «Олив Гарден»). Я извиняюсь и бегу в туалет, где, глядя в зеркало, заверяю себя: существуют вещи поважнее того, что происходит со мной сейчас. Фальсификация результатов выборов, например. Или фирмы по производству генеалогических тестов, продающие результаты моих анализов государству.

Нужно же еще стараться выглядеть сексуально, пока со свистом мчишься с очередной американской горки в парке развлечений. Подобно большинству белых, которые будут преспокойно есть в лесу фасоль из банки, не обращая внимания на свежие фекалии бродящих где-то рядом голодных медведей, Эрик с легкостью мирится со смертностью своего рыхлого тела. Я же полностью отдаю себе отчет в том, сколькими способами могу умереть. Так что когда подросток, сотрудник парка развлечений, со вздохом затягивает на мне ремень и тянется к рычагам аттракциона, я думаю обо всех своих незавершенных делах: недоеденной упаковке фисташкового мороженого в морозилке, наполовину сдохшем вибраторе, заряда в котором осталось на полторы дрочки, коллекции «Соседства мистера Роджерса» [1] «Соседство мистера Роджерса» – культовая в США телепередача, на которой выросло не одно поколение американцев. .

Энтузиазм Эрика заразителен. После первых двух кругов я начинаю получать удовольствие – и не только потому, что смерть для меня означает отсутствие необходимости выплачивать долги за обучение. Он переплетает пальцы с моими и снова тащит меня к этому же аттракциону, явно настроенный заплатить больше, чтобы миновать очередь. Наклонившись завязать шнурки, я немного отстаю и нахожу его, беседующим с человеком в костюме Порки Пига. Они говорят о вакансиях в архиве.

– Мы всегда заинтересованы в качественном клиентском обслуживании, – подытоживает Эрик, вкладывая визитку со своим номером в розовую лапу Порки.

Мы забираемся на самую высокую американскую горку в третий раз, и он визжит так же, как в первый. Он действительно по-настоящему визжит. Сначала меня это отталкивает, но когда мы заходим на последний виток, я понимаю, что вообще-то мне это нравится. Мне это очень нравится. Сложно сказать, в чем причина – в диссонансе между его внешним видом и тем, как по-девчачьи звучит его визг, или в моей зависти к его восторгу, не то ужасу, не то ликованию, к желанию вновь пережить уже испытанные эмоции. Его радость настолько чиста, что мне хочется расстегнуть свой костюм из кожи и показать всю свою внутреннюю вязкую грязь. Но этот момент еще не настал.

В какой-то миг я замечаю, что в энтузиазм Эрика закрался оттенок легкой грусти, как будто он делает усилие, чтобы казаться веселым, как будто что-то доказывает. Когда мы залетаем на самую вершину горки, он поворачивается ко мне. В его волосах играет ветер, в глазах я вижу собственное дробящееся отражение. Внезапно мне становится очень больно от своей обычности, от своей открытости перед этим человеком, который притворяется, что я не просто дешевая замена гоночного итальянского автомобиля.