Меган Фрэмптон - Как покорить герцога

Маргарет тихо пихнула его плечом и усмехнулась:

– Эй, а кто-то уверял меня, что он сама порядочность и никогда не переступает границ приличий. Но только что я услышала насмешку, колкость в свой адрес. Мне кажется, что колкости сложно назвать порядочным поведением.

Лашем так пристально посмотрел на нее, что Маргарет чуть было не попятилась назад. И в тот же миг ей захотелось поцеловать его прямо здесь, в художественной галерее. Интересно, как бы он на это отреагировал?

Однако насколько ей было известно, Национальная галерея отнюдь не была тем самым местом, где разрешалось подобное. И если бы Маргарет решилась, то, скорее всего, это вызвало бы гораздо больший скандал, чем она могла себе представить.

– В вашем присутствии я делаю такие глупости, какие раньше даже не приходили мне в голову, – сказал он низким напряженным голосом, отчего у нее по спине побежали мурашки. Понимал ли он, что говорит?

А она понимала?

Лашем затряс головой, как будто пытаясь отогнать подальше непрошеные мысли.

– Как недавно сказал мой друг, я всю жизнь поступал правильно и порядочно. Но если бы на свете не было людей, которые всегда поступают именно так, то где бы тогда были справедливость и порядочность? – Он как будто пытался что-то сформулировать одновременно и для себя и для нее. – То, что противоположно по смыслу понятиям «порядочность» и «справедливость», никому не нравится. И никто не хочет выглядеть непорядочным или несправедливым.

– Ваша светлость, нельзя все делить на черное и белое. Между этими двумя цветами есть множество оттенков. Всегда можно посмеяться или найти смешное, не выходя за рамки приличий.

Но в этот момент мысли Маргарет едва ли можно было назвать приличными. К счастью, это были всего лишь мысли, а не поступки.

Нет, необходимо во что бы то ни стало держать себя в руках.

Лашем пристально смотрел на нее, он словно хотел проникнуть в ее душу. По телу Маргарет пробежала еле заметная дрожь. Странное волнение, источник которого находился в груди, захватывало те части ее тела, которые, как точно знала Маргарет, неприлично было показывать на людях.

Лашем поднял руку, словно намереваясь ее коснуться. У Маргарет перехватило дыхание.

Но вдруг он как бы рубанул рукой по воздуху.

– Не могу себе и представить какую-нибудь непристойность.

Его голос звучал холодно и твердо, даже жестко, таких интонаций Маргарет от него еще ни разу не слышала. Лашем поклонился и пошел прочь, стук его ботинок о пол грустным эхом разносился по залу. У Маргарет возникло такое ощущение, словно он отвесил ей пощечину.

Она смотрела ему вслед в полной растерянности, ее сердце билось в груди так, словно собиралось выпрыгнуть наружу. Ею попеременно овладевали самые разнообразные чувства – смущение, стыд, злость, гордость, – но над всеми ее эмоциями преобладало тайное желание. Именно оно и стало главной причиной такого эмоционального всплеска.

Если бы он ей не нравился, то она и думать бы о нем забыла. Ушел, ну и пусть, невелика беда. Если бы его внутренние качества ни в чем не уступали его внешности, то разве она была бы сейчас одна в пустом зале, размышляла Маргарет, глядя на знакомые картины, которые видела только вчера.

Впрочем, что тут удивительного – герцог, который вел себя с ней так нетактично и даже грубо, вряд ли скрывал в своей душе какие-то богатства.

После длительного размышления Маргарет пришла к неутешительному выводу – все это пустое, и вообще с ее стороны просто глупо об этом думать. Она решила забыть о герцоге-пирате, тем более что он явно не проявлял к ней никакого интереса.

Лашем почти выбежал из Национальной галереи. Он был взбешен. Это было видно по его стремительной походке. Он был зол на нее, на себя, на все на свете, ему не давали покоя два вопроса: каков он на самом деле и правильно ли он живет.

Ему раньше и в голову не приходило совершить какой-нибудь неправильный или неприличный поступок. Сказывалось воспитание, но он не винил родителей, которые воспитывали его так, как считали нужным. К несчастью, они оба слишком рано умерли, и весь груз ответственности лег на его еще не окрепшие плечи.

Но дело было не только в этом. Дело было в нем самом. Кто же все-таки он, как он стал тем, каким был сейчас.

Лашем на ходу кивнул нескольким знакомым, которые остановились, чтобы поздороваться с ним, и быстро забрался в свою карету.

Упав на сиденье, герцог, не дожидаясь помощи грума, захлопнул за собой двери и, стиснув зубы, замер, борясь с ощущением, что его одобрительно похлопал по плечу какой-то очень неприятный тип.

Но ведь рядом с ним никого не было! Он был в карете один. Только что он оттолкнул от себя Маргарет. Скорее всего, после того, что случилось, она перестанет с ним разговаривать, и все из-за того, что у него не хватило терпения хотя бы попытаться понять ее точку зрения. Разве нельзя иногда вести себя чуть иначе, чем он привык? А ведь она намекала ему на такую возможность.

Карета тронулась и поехала в сторону его особняка – не дома, а именно особняка. Лашема снова охватили злость, досада и растерянность. В отчаянии он принялся стучать кулаком по двери кареты до тех пор, пока не разбил в кровь костяшки пальцев.

– Если позволите, ваша светлость. – Камердинер смахнул с его плеча невидимую пылинку и отступил на шаг назад, любуясь плодами своего труда. – Позвольте заметить, ваша светлость, вы выглядите превосходно. Я бы сказал – идеально для предстоящего вечера.

Превосходно. Идеально. Попросту никак, то есть скучно и неинтересно.

После того как Лашем сбежал из Национальной галереи, он несколько часов пытался найти успокоение в делах по управлению его огромными герцогскими владениями. Затем обсуждал с поваром детали праздничного обеда, который он давал членам палаты лордов в честь принятия какого-то закона. Отдыхая, попил в одиночестве чай в библиотеке наедине со своими книгами и мыслями.

Скучно и неинтересно. Он даже одевался так, как принято – прилично и величественно, но он не обольщался на свой счет, от его облика так и веяло скукой.

Разве нельзя было вести себя свободнее, найти занятия хотя бы чуть-чуть поинтереснее? При этом он, конечно, не собирался пренебрегать своими обязанностями, но ведь об этом же Маргарет и говорила ему?

Нет, ему было как-то неудобно и неловко идти на сближение с ней, особенно сейчас, когда он так откровенно сказал ей о том, что с ней не согласен.

Лашем хотел попросить у нее извинения, но не знал, как лучше это сделать. Как-то не хотелось признаваться в том, что он был не совсем прав, да, он был скорее не прав, чем прав. Лашем даже улыбнулся про себя, заметив легкую иронию в своей формулировке: он теперь ясно видел оттенки серого в своей неправоте. Кроме того, он сомневался, что сумеет объясниться должным образом, так, чтобы его положение не стало еще хуже.