Пенни Джордан - Долина счастья

Чувствовала ли себя так же много-много лет назад мавританская принцесса, которую схватил поработитель?

Сердце Флис бешено заколотилось, пульс словно извивался в диком первобытном танце, лишая возможности думать. Испытывала ли столетия назад молодая женщина такие же обжигающие, головокружительные, сбивающие с толку, несовместимые страх и триумф? Страх за независимость – и инстинктивный триумф женщины над мужчиной. И наслаждалась ли она ощущением триумфа? Ведь ей удалось заставить мужчину утратить способность держать себя в руках, удалось что-то надломить в нем, и пусть в качестве расплаты за этот триумф он обрушит на нее всю свою силу.

Видаль знал, что ему не следовало этого делать, но почему-то не мог остановиться. На протяжении тысяч ночей его мучили запретные мечты о том, что он крепко сжимает Флис в объятиях. И сейчас они полностью овладели им. Ей уже не шестнадцать лет. Моральные принципы больше не запрещают ему близость с ней, хотя мысль о том, что он по-прежнему хочет ее, унижала Видаля.

Он никогда не забывал девушку с широко раскрытыми глазами, прелестную в своей безрассудной юности, охваченную предчувствием первого сексуального влечения.

Когда Видаль склонил над Флис голову, он почувствовал, как сильно бьется ее сердце, и ощутил нежное тепло женской груди, прижавшейся к нему. Он жаждал сорвать с Флис майку, чтобы увидеть эту совершенную грудь и дотронуться до нее, ласкать пальцами соски и целовать их, доводя Флис до изнеможения и мольбы овладеть ею.

Нет! Он не должен так поступать.

Видаль заставил себя отпустить Флис, однако она задрожала, испустив глухой стон.

Он смотрел ей в глаза и заставлял Фелисити смотреть на него. Вблизи ее глаза переливались всеми оттенками золота. От немигающего взгляда Видаля у девушки закружилась голова.

Он начал целовать ее, и Флис ощутила холодное, ничего не прощающее господство его губ. Она раскрыла губы, собираясь запротестовать, а не в знак покорности и конечно же не из-за страстного желания.

Тем не менее…

Тем не менее под одеждой, под майкой и бюстгальтером, ее грудь начала болеть. Флис трепетала в объятиях Видаля и с ужасом была вынуждена признать, что отклик ее тела и набухшие груди вовсе не являются признаком яростного неприятия.

По жилам Флис распространялось желание, предчувствие неизведанного прежде наслаждения. Новые ощущения охватили ее, и она полностью утратила контроль над собой.

Дыхание Видаля овевало ее чистую, пахнущую мятой кожу. Флис вдохнула этот первобытный, опасный для женщины, потерявшей контроль, запах. Грубый мужской запах, пробуждающий ее чувственность, заставляющий прильнуть к Видалю и раскрыть губы еще больше.

Их взгляды встретились, и в схватке за господство губы Видаля накрыли рот Флис. Давление этих мужских губ крайне возбуждало ее, вызывая взрыв наслаждения в низу живота.

Флис пыталась бороться с собственными эмоциями. Она издала беспомощный стон – стон протеста, как сама себя уверяла. Хотя на самом деле то был скорее стон невероятного желания. Желания, которое неудержимо росло, поскольку тело Видаля давило на ее тело, в то время как его язык нежно ласкал рот Флис, уводя ее в темные глубины опасной чувственности. Все ее тело горело и было готово взорваться. Флис закрыла глаза…

Видаль чувствовал, как ярость нарастает в его душе, стирая границы самоконтроля, который он считал несокрушимым. Чем больше он пытался держать себя в руках, тем яростнее становился.

Гнев, вырвавшееся из-под контроля мужское желание… Эти составляющие достаточно опасны поодиночке, а одновременное пробуждение обоих, чего сумела добиться эта женщина в его объятиях, способно уничтожить самоуважение мужчины и вместе с тем его веру в себя.

Закрыв глаза, Видаль видел в своих фантазиях Флис – обнаженную, готовую утолить разбуженную ею мужскую похоть. От желания ее белая кожа стала бы перламутровой, темно-розовые соски, жаждущие прикосновений его пальцев и губ, набухли бы от наслаждения.

Сгустились сумерки. В саду сработала автоматическая система освещения. Вспыхнувший свет заставил Видаля открыть глаза и осознать, что он творит.

Проклиная себя, мужчина чуть ли не оттолкнул Флис.

Девушку буквально затрясло от отвращения к самой себе. Только теперь она осознала, кто именно столь страстно поцеловал ее. Прежде чем Флис смогла хоть немного разобраться в своих беспорядочных чувствах, прежде чем она смогла предпринять что-либо, прежде чем она успела сказать Видалю, что думает о нем, он первый заговорил как ни в чем не бывало.

Эмоции заполонили Фелисити настолько, что она уже была не в состоянии понять саму себя.

– Я пришел, чтобы сообщить тебе о встрече с адвокатами. Она состоится в десять часов утра. Роза пришлет кого-нибудь с завтраком, так как моя мать вернется не раньше полудня. И еще я должен предупредить, что любая твоя попытка… попытка заставить меня удовлетворить твои плотские желания будет обречена на провал, как и эта. – Он цинично улыбнулся. – Пошедшие по рукам девушки никогда не привлекали меня.

Дрожа от полученного оскорбления, Флис потеряла голову:

– Ты это начал, а не я. И… и ты заблуждаешься насчет меня. Ты всегда заблуждался. То, что ты увидел…

– Я увидел, как шестнадцатилетняя шлюха лежит на кровати собственной матери, позволяя молодому оболтусу лапать себя, а он и рад хвастаться тем, что переспал с ней после того, как это сделала вся футбольная команда.

– Убирайся! – закричала разозленная Флис. – Убирайся!

Видаль ушел прочь.

Теперь она была не в силах сдержать воспоминания. В мозгу Флис всплыли все неприятные подробности. Она рухнула на стул, обхватив голову руками…

Девушка испытала шок и боль, когда Видаль заявил, что это он перехватил ее письмо Филиппу. Она не ожидала столь жестокого поступка от человека, которого почти боготворила. Прежде она не придавала особого значения тому, что отец и его приемная семья не общаются с ней. Однако после слов Видаля осознание этого стало очень болезненным для нее. Фелисити видела, с какой теплотой Видаль относится к ее матери, и это только усиливало боль. Он не был холоден с Аннабель – только с ней.

Когда мама Флис сообщила, что Видаль пригласил ее на ужин в благодарность за гостеприимство, Фелисити спросила, можно ли ей позвать одноклассников и устроить вечеринку в честь окончания учебного года и сдачи экзаменов. Мама согласилась при условии, что придет не более шести человек. Флис обрадовалась и заверила маму, что все будет именно так. Естественно, девочка была напугана, когда к их скромной вечеринке присоединилась дюжина пьяных подростков.