Жозефен Пеладан - Любопытная

– Нелепое пристрастие к пошлости! – воскликнул Талагран. – Ни сегодняшний, ни завтрашний Ретиф де ла Бретон91 не сочинит ни строчки, сравнимой с одами Ламартина или Байрона.

– Сентиментальный Ламартин и высокомерный Байрон бездарны.

При этих словах Сен-Мейн поднялся со своего места и обратился к присутствующим:

– Что ты скажешь о Фоме Аквинском, католический писатель?

– «Сумма теологии»92 – пуста и бессмысленна, – ответил писатель.

– Каково твое мнение живописца о художниках Ренессанса?

– Авторами фресок были церковные сторожа, светскими живописцами – бездельники. Итальянцы никогда не умели писать полотен. Кроме Веласкеса и Рембрандта в Италии не было художников.

– Вы чересчур критичны, – посмеялся Сен-Мейн.

Затем он спросил Малосена:

– Кого же ты готов пощадить?

– Бодлера93 – среди поэтов, Флобера94 – среди писателей.

Линей пожал плечами.

– Ты безмолвствуешь, словно сама совесть, Линей.

– Ты желаешь услышать мое мнение? Вы источаете дурной запах, словно псы. Малосен хулит Микеланджело, не видев Италии. Католический писатель не знает латыни. Выступавший перед нами художник умрет, не написав вожделенной бездарности. Не перебивайте меня… Будучи, как и вы, приверженцем Золя, я убежден: мы – незваные гости в искусстве. Наш ум, словно скверный желудок, не в состоянии удержать ни единой доктрины и неспособен к многолетним размышлениям, отличавшим философов. Золя, провозгласивший закат метафизики, стал нашим спасением, освободив от прошлого, науки и идеалов! Вслед за ним и под его влиянием сегодня художнику достаточно выйти за порог и описать происходящее вокруг95!

– Ты пьешь уже пятую кружку!

– Идиот! – воскликнул Линей. – Ты думаешь, я был бы столь откровенен, пей я первую? Перед нами – дилемма. Либо Бог, душа и тому подобные вещи существуют (следовательно, не существует нас, коль скоро наше искусство зиждется на отрицании этих сущностей), либо небеса пусты, и мы – всего лишь привратники храма. Придумать католическую веру все же не столь просто и более достойно уважения, нежели ее высмеивать. Уверяю тебя, Малосен: монах, совершающий в эту минуту Таинство Святого Причастия – не меньший художник, чем мы. Мне думается, что лучше созерцать пустую скинию, нежели свой пуп!

– Я хорошо знаю Линея. Когда не ладятся отношения с женщинами, он рассуждает о высших материях.

– Не смей касаться моих пороков, я требую к ним уважения!

– Пороки достойны поклонения – все, кроме любви.

– Определение любви! – ответил Малосен и нарисовал на поверхности стола лингам.

– Болван! – воскликнул Талагран. – Ты полагаешь, наслаждение трапезой – то же, что несварение желудка? Будь любовь сопоставима с яством, всякая женщина была бы хороша. В действительности же любовь порождает особенная женщина, сама того не зная. Ее черты уникальны. Поразмысли и ты поймешь, что все женщины, которые тебя влекли, имели между собой нечто общее. Эти несколько черт – неповторимые для каждого – суть любовь. Я, например, желаю женщин, которых вожделеют другие. Я могу не заметить восхитительной Клеопатры, но не устою перед уличной певицей, разжигающей страсть праздношатающихся – в любви я принадлежу толпе.

– Если применить эту теорию ко мне, окажется, что все женщины, которых я любил, имели в своем теле, сердце, манере держаться и говорить нечто от совсем юной девушки.

– Что ты думаешь, Линей?

– Я думаю, что правда оказывается там, где над ней смеются. Романтическая любовь наивна. Я помню прогулку при лунном свете со своей кузиной – мне было шестнадцать, и с тех пор я никогда более не был столь счастлив… Но мои чувства расходятся с моими поступками. Я не нуждаюсь в ваших насмешках, чтобы это осознать. Хотите знать, отчего я связался с падшей женщиной? Чтобы заслужить любовь искреннего сердца, нужно соответствовать его идеалу… Будучи же неисправимо невоздержанным, я оказался неспособен с надлежащей деликатностью запускать руку в бонбоньерку платонической любви!

– Мой бедный Линей. Твоя беда в том, что, едва выпив, ты начинаешь воображать, что у тебя есть сердце. Женщина отвечает вожделению как яства – голоду, остальное – выдумки писателей! Видишь ли, прожить жизнь можно двумя способами – в радости от удовлетворения своих потребностей или в мечтах и поисках смысла в воображаемом мире. Перед нами – еще одна дилемма. Если на небесах – небытие, на земле – жизнь. Если же на небесах – жизнь, на земле – небытие. Необходимо выбирать, иначе мы рискуем оказаться в глупом положении воздушного шара на веревке.

– Женщина есть наша кара! – изрек Линей.

– Крепитесь, – подытожил Малосен. – Золя возвестил о смерти души, Ришпен – о смерти Бога. Однажды кто-нибудь объявит и о смерти любви. И мы, вслед за Лютером, станем прославлять женщин, музыку и вино!»

– Женщины вызывают дурман в сердце, вино – дурман в голове! Остается музыка!

При этих словах Линей стал мрачен.

Посетители стали расходиться. На принцессу бросали взгляды, угадывавшие переодетую женщину.

– Уйдем отсюда, – попросила она. – Я чувствую ужасные взгляды.

– Эти молодые люди принадлежат к элите общества, – сообщил Небо́, открывая перед ней дверцу фиакра.

– Эти молодые люди? Принадлежат к элите общества?

– В некотором смысле. Талагран – талантливый стихотворец. Сен-Мейн – автор великолепно написанной поэмы о насилии. «Странные ремесла» Линея превосходят сочинения Прива д’Англемона96. Малосен – мастер живых описаний.

– Думаю, я услышала достаточно, чтобы не читать этих книг.

– Стало быть, вы не пожелали бы внимания ни одного из этих мужчин?

– Вы шутите? Эти грубияны глупее женщин. Достойный мужчина обладает широтой понимания и объективностью суждения. Ваши поступки, Небо́, венчает цель, решения же определяют стремления. Они же говорят о том, что им нравится или не нравится, восторгаются либо хулят!

– Ночь теплая – я мог бы отпустить фиакр, и мы вернемся обратно пешком.

– Отчего нет? Я хочу коснуться ступнями ночного бульвара.

Пробило два, они остановились напротив Коллежа Шапталь.

– Забавно оказаться в городе ночью в компании молодого мужчины. Мои слова, должно быть, кажутся вам наивными.

– Как сказал Талагран, любовь порождает особенная женщина.

– Это были единственные умные слова, которые он произнес – остальные речи непостижимы уму. Признаюсь, меня радует, что вы не знакомы ни с одним из этих людей – меня бы это обидело.

– Что вы думаете о Линее?

– Он не столь неприятен, сколь остальные. Но когда мужчина сознается в невоздержанности в любви, неудивительно, что его желает лишь падшая женщина.

– Вам следует наведаться к нему и ближе узнать его чистую душу