Антуан Франсуа Прево - История Манон Леско и кавалера де Грие

Я пожелал узнать, к каким средствам он намеревается прибегнуть.

Я просто вечером отопру дверь в ее комнату, – отвечал он, и проведу ее до дверей на улицу, где вы должны принять ее от меня.

Я спросила, его, разве нечего бояться, что ее узнают, когда она будет проходить по галереям и дворам. Он сказал, что некоторая опасность, конечно, есть; но что нельзя же без риску.

Хотя я был в восторге, видя его решительность, я подозвал г. де-Т., чтоб сообщить ему об этом проекте, и о единственной причине, заставлявшей считать его сомнительным. Он нашел, что дело труднее, чем мне кажется. Он вполне соглашался, что она могла убежать таким образом.

– Но если ее узнают, – продолжал он, – если ее остановят во время бегства, то она может погибнуть на веки. При том, необходимо, чтоб оба вы немедля уехали из Парижа: вам невозможно будет скрыться от розысков. Их удвоят, как по отношению к вам, так и относительно ее. Мужчине легко скрыться, когда он один; но ему почти нельзя остаться в неизвестности, если с ним хорошенькая женщина.

Как ни основательно показалось мне это рассуждение, в моем уме оно не могло возобладать над, столь близкой надеждой освободить Манон. Я сказал о том г. де-Т. и просил его извинить любви некоторое неблагоразумие и отважность. Я прибавил, что у меня есть, действительно, намерение уехать из Парижа и поселиться, к чему уже я прибегал раньше, в одной из соседних деревень. Мы условились со служителем не откладывать попытки дальше завтрашнего дня: и чтоб обеспечить, насколько то было в нашей власти, успех, мы порешили, для облегчения бегства, достать мужское платье. Нелегко было его пронести, но у меня хватило догадливости найти к тому средство. Я попросил только г. де-Т. надеть завтра один на другой два легких камзола и взял на себя остальное.

По утру мы вновь явились в госпиталь. Я выхватил белье, чулки и тому подобное для Манон, и поверх кафтана надел сюртук, из-под которого не было видно, как у меня раздулись карманы. Через минуту мы уже сидели в комнате. Г. де-Т. оставил ей один из своих камзолов; я отдал ей мой кафтан, ибо мог выйти в одном верхнем платье. Для ее полного наряда не доставало только панталон, которые я к несчастию забыл.

Забывчивость о такой необходимой принадлежности, без сомнения, заставила бы нас посмеяться, если б затруднение, в которое она нас поставила, не было так важно. Я был в отчаянии, что подобные пустяки могут помешать нам. Но я вскоре нашелся, как поступить, именно решился сам выйти без панталон. Свои я оставил Манон. Верхнее платье у меня было длинное, и при помощи булавок я устроился так, что мог выйти в приличном виде.

Конец дня показался мне несносно длинен.

Наконец, настала ночь, мы в карете; остановились в некотором расстоянии от госпиталя. Нам пришлось ждать недолго, и мы увидели что идет Манон в сопровождении своего проводника. Дверца была открыта, и они оба тотчас же сели в карету; я приняла, в объятия мою дорогую любовницу. Она дрожала, как лист. Извозчик спросил, куда ехать.

Поезжай на край света, – сказал я ему, – и завези меня туда, где меня никогда не разлучат с Манон.

Эта выходка, от которой я не мог сдержаться, чуть было не поставила его в досадное затруднение. Извозчик раздумался над моим восклицанием; и когда я затем назвал улицу, куда следовало ехать, то он ответил, что боится, как бы я не впутал, его в скверное дело; что он прекрасно видит, что этот красивый молодой человек, по имени Манон, девица, которую я увожу из госпиталя, и что ему нет никакой чести погибнуть из-за моей любви.

Совестливость этого бездельника проистекала из желанья сорвать с меня за карету. Мы были слишком близко от госпиталя, и хорохориться было нельзя.

Молчи, – сказал я ему; – ты заработаешь целый луидор.

После этого, он помог бы мне поджечь госпиталь.

Мы подъехали к дому, где жал Леско. Было уже поздно, и г. де-Т. вышел из кареты по дороге, пообещав повидаться с нами завтра. С нами остался только служитель.

Я держал Манон, в объятиях и так, прижал к себе, что в карете; мы занимали всего одно место. Она плакала от, радости, и я чувствовал, как ее слезы смачивали мое лицо.

Но когда пришлось выходить из кареты у дверей Леско, у меня вышло новое столкновение с извозчиком, повлекшее за собой печальные последствия. Я раскаивался в том, что пообещал ему луидор, не только потому, что плата оказывалась чрезмерной, но и по другой, более внушительной причине, именно по невозможности заплатить. Я велел позвать Леско. Он сошел к двери; я сказал ему на ухо, в каком нахожусь затруднении. Нрав у него был горячий и он не привык церемонится с извозчиками; он мне отмечал, что я смеюсь над ним.

Что, луидор? – добавил он; – двадцать палок этому бездельнику.

Напрасно я кротко увещевал его, что он нас погубит. Он вырвал у меня палку, в намерении отколотить извозчика. Тот, вероятно, уже побывал не раз в руках у лейб-гвардейцев или мушкетеров, а потому со страху погнал лошадей, крикнув, что я надул его, и что он это попомнит. Напрасно я кричал ему, чтоб он остановился. Его бегство причинило мне великое беспокойство; я не сомневался, что он пожалуется комиссару.

Вы губите меня, – сказал я Леско; – оставаться у вас нам опасно; надо уйти сейчас же.

Я подал, руку Манен, и мы быстро вышли из этой опасной улицы. Леско последовал за нами.

Есть нечто удивительное в том, как, Провидение нанизывает события одно за другим. Мы шли всего пять, или шесть минут, как какой-то мужчина, лица которого я не рассмотрел, узнал Леско. Он, без сомнения поджидал его по близости его квартиры с недобрым намерением, которое и привел в пополнение.

– Это Леско, – сказал он, стреляя в него из пистолета; – он сегодня будет ужинать с ангелами.

Он тотчас же скрылся. Леско упал без малейшего признака жизни. Я торопил Манен бежать, ибо наша, помощь была шкете, бесполезна для трупа, и я боялся, что нас задержит обход, который не замедлит явиться. Я повернул с нее и служителем в первую поперечную улицу. Она была до того взволнована, что я насилу ее поддерживал. Наконец, в конце улицы я увидел фиакр. Мы в него сели; но когда извозчик спросил меня, куда везти, я затруднился ответом. У меня не было ни надежного пристанища, ни верного друга, к которому я мог бы прибегнуть; у меня не было и денег, потому что в кармане осталось всего полпистоля. Страх и усталость до того истомили Манон, что она была в полуобмороке. У меня, вдобавок, воображение было полно убийством Леско, и я все еще опасался появления обхода. Что делать? По счастью, я вспомнил о трактире в Шальо, где провел несколько дней с Манон, когда, мы приехали для житья в этой деревне. Я надеялся, что там, я не только буду в безопасности, но могу и прожить некоторое время, и с меня не потребуют денег. – Вези нас в Шальо, сказал я извозчику. – Он отозвался, что поздно и он меньше как за пистоль не поедет; новое затруднение. Наконец мы сторговались за шесть франков, именно столько у меня осталось в кармане.