Антуан Франсуа Прево - История Манон Леско и кавалера де Грие

– Теперь вы видите, – продолжал я, – что интерес моей жизни и моего сердца в ваших руках. И тот, и другой мне равно дороги. Я ничего от, вас, не скрыл, потому что слышал о вашем великодушии и надеялся, что при одинаковом возрасте у нас найдется сходство и в склонностях.

Он, по-видимому, был сильно тронут таким знаком откровенности и чистосердечия. Он отвечал, как, светский человек, и как человек с сердцем, а свет не всегда питает чувство и часто заглушает его. Он сказал мне, что почитает мой визит за счастливый случай, что он сочтет мою дружбу за одно из самых удачных приобретений и постарается заслужить ее, оказав мне самое горячее участие. Он не обещал мне возвратить Манон, потому что, по его словам, влияние его было незначительно и ненадежно; но он вызвался доставить мне удовольствие повидаться с нею и сделать все, что только будет в его власти, чтоб она вновь очутилась в моих объятиях. Я был более доволен этой ненадежностью его влияния, чем порадовался бы его полной уверенности исполнить все мои желания. В уверенности его обещаний я усмотрел признак очаровавшей пеня откровенности. Словом, я ждал всего от его добрых услуг. Одно обещание свидания с Манон могло бы заставить меня решиться для него на все. Я отчасти высказал ему эти чувства, и таким образом, что он убедился, что по природе я не дурной человек. Мы нежно обнялись и стали друзьями. Единственно благодаря нашей сердечной доброте, и тому простому расположению, которое заставляет нежного и великодушного человека полюбить другого, ему подобного.

Он простер и далее знаки своего внимания: ибо, сообразив, мои похождения и полагая, что при выходе из тюрьмы я не мог быть в хороших обстоятельствах, предложил мне свой кошелек и настаивал на том, чтоб я его принял. Я не принял, но сказал, ему:

Нет уж это слишком. Но если вдобавок к вашей доброте и дружбе, вы устроите мне свидание с дорогой моей Манон, то я вам буду обязан на всю жизнь. Если же вы возвратите мне это милое создание, то, даже пролив за вас всю мою кровь, я все еще буду считать себя вашим должником.

Мы расстались, условившись предварительно, когда и где; должны сойтись; он, был, столь участлив ко мне, что не отложил дела дальше послеобеденного времени.

Я ждал его в кофейной, куда он явился к четырем часам, и мы вместе пошли по дороге к госпиталю. Когда мы проходили по дворам, у меня тряслись колени.

– О, могущество любви! – говорил я, – итак, я увижу идола моего сердца, предмет стольких слез и беспокойств! О, небо! дай мне силы, чтоб дойти до нее, и затем располагай, как знаешь, и моим счастьем, и моей жизнью; мне больше не о чем умолять тебя.

Г. де-Т. поговорил с некоторыми из сторожей, которые с поспешностью предложили к его услугам все, что от них зависело. Он попросил указать то отделение, где находилась комната Манон, и нас повели туда со страшной величины ключом, которым оттиралась дверь. Я спросил у провожавшего нас служителя, который, между прочим, прислуживал и ей, каким образом она проводит время в заключении. Он отвечал, что она сама ангельская кротость; что он никогда не слышал, от, нее жесткого слова; что первые шесть недель по своем прибытии она постоянно проливала слезы; но что с некоторого времени она, по-видимому, с большим терпением переносит свое несчастие и с утра до вечера занимается шитьем, за исключением нескольких чатов, посвящаемых чтению. Я спросил его, хорошо ли ее содержат. Он отвечал, что она не нуждается, по крайней мере, ни в чем необходимом.

Мы подошли к ее двери. Мое сердце страшно билось. Я сказал г. де-Т.:

Войдите одни и предупредите ее насчет моего посещения, ибо я опасаюсь, что она слишком взволнуется прямо увидав меня.

Нам, отворили дверь. Я остался в галерее. Тем не менее я слышал их разговор. Он сказал ей, что пришел ее утешить, хотя немного; что он один из моих друзей и принимает большое участие в нашем благополучии. Она с великим оживлением спросила его, не может ли он сказать, что сталось со мною. Он обещал ей, что я явлюсь к ней и паду к ее ногам, столь же нежный и верный, как только она может пожелать.

Когда же? – спросила она.

– Сегодня же, – отвечал он; – вам не долго ждать этого блаженного мгновения; он явится, как только вы пожелаете.

Она поняла, что я стою у дверей. Она стремительно бросилась к ним, как я вошел. Мы обнялись с той искренней нежностью, которая столь восхитительна для истинных любовников после трехмесячной разлуки. Наши вздохи, прерывистые восклицания, тысячи нежных имен, которые мы томно повторяли друг другу, все это в течение четверти часа составило сцену, растрогавшую г. де-Т.

Я вам завидую, – сказал он мне, усаживая нас; – нет столь славной участи, которую я не предпочел бы столь красивой и страстной любовнице.

И я презрел бы всеми благами мира, если б мне обеспечили счастье быть любимым ею, – отвечал я.

Конец этой желанной беседы, понятно, был бесконечно нежен. Бедняжка Манон рассказала мне о своих похождениях, я рассказал ей о своих. Мы горько плакали, беседуя о том положении, в каком она еще находилась, и о том, от которого я только что избавился. Г. де-Т. утешал нас новыми обещаниями принять горячее участие в том, чтоб положить конец нашим бедствиям. Он советовал нам, не слишком длить первое свидание; тогда ему будет легче устроить для нас новые. Он порядочно помучился, пока мы вняли этому совету. Минин в особенности не могла решиться отпустить меня. Она сто раз заставляла меня снова присесть. Она удерживала меня за руки и за платье.

Ах! подумайте, в каком месте вы меня оставляете? – проговорила она. – Кто поручится, что я вас увижу снова?

Г. де-Т. обещал ей, что мы станем часто навешать ее.

А что касается до этого места, – любезно добавил он, – то его следует впредь звать не госпиталем, а Версалем, потому что здесь заключена особа, достойная владычествовать над, всеми сердцами.

При выходе, я дал кое-что слуге, который ходил за ней, дабы поощрить его к более ревностной службе. У этого молодца душа была не столь низкая и грубая, как бывает у ему подобных. Он был свидетелем нашего свидания. Это нежное зрелище его тронуло. Я подарил ему луидор, и такое обстоятельство окончательно привязало его ко мне. Когда мы спускались вниз, он отвел меня в сторону.

Если вы возьмете меня к себе в услужение, сударь, – сказал он, – или как следует наградите меня за то, что я потеряю здесь место, то мне не трудно будет освободить m-lle Манон.

Я прислушался к этому предложению; и хотя у меня ничего не было, я наобещал ему свыше его желаний. Я, впрочем, рассчитывал, что мне всегда будет легко вознаградить человека такого сорта.

Будь спокоен, дружок, – сказал я ему, – нет ничего, чего бы я для тебя не сделал, и что твое благосостояние столь же обеспечено, как и мое собственное.