Андреа Кремер - Невидимый

– Моя мама умерла, – говорю я. – Она жила со мной. До прошлого года. Мой папа почти не присутствует в моей жизни; он просто оплачивает счета. Но мама была для меня всем.

– Мне очень жаль, – говорит Лори.

А Элизабет все еще обуревает гнев.

– Ты лгал об этом? Зачем тебе было об этом лгать?

– Элизабет, – предостерегающе произносит Лори.

– Нет, – говорю я, – этот вопрос вполне оправдан. Хотя не знаю, существует ли ответ на него. То есть я не знаю. Таков ответ. Просто это вырвалось у меня в тот самый раз, когда мы об этом заговорили, и, сказав это, я уже не знал, как изменить ситуацию. И признаюсь, иногда мне нравилось делать вид, что мама все еще жива. Это была горькая радость, но все же она была.

– Наверное, я предоставила тебе немало шансов притворяться, – говорит Элизабет. – Притворяться, что ты видим. Притворяться, что у тебя есть мама. Притворяться, что я тебе нравлюсь. Какая насмешка. Должно быть, эта насмешка доставила тебе массу удовольствия.

Я действительно не могу понять, зачем Элизабет такое говорит.

– Я не притворялся, – пытаюсь я ее разубедить. – По крайней мере, не с тобой. С тобой я настоящий. Более настоящий, чем мне когда-либо позволялось быть. Потому что ты можешь меня видеть.

– Это несправедливо, – говорит Элизабет. – Просто несправедливо.

Теперь гнев ослабевает, но ему на смену приходит печаль, а не нежность.

– Пожалуй, тебе лучше уйти, – говорит Лори.

– Нет, – протестую я. – Нет, пока…

И тут я осекаюсь. Пока – что? Пока она не поймет, что время, которое мы проводили вместе, никогда не было ложью? Пока она не скажет: эй, хотя ты и невидим для остальных людей, я рада остаться с тобой навсегда? Пока кто-нибудь рядом с нами не признает, что мне все это тоже нелегко? Что мне никогда не было легко и что сейчас все мои надежды оказались собраны в кучу, скомканы и сброшены в одну аккуратную черную дыру?

Я пытаюсь думать, что еще я могу сказать, и тут Элизабет, как ни странно, начинает смеяться.

– Что? – спрашиваю я.

Она качает головой. Однако она не может остановиться.

– Просто дело в том, что… я подумала: «Ты должна сказать ему, что больше его не видишь». Разве это не смешно? Я тебя больше не вижу. По-моему, это так смешно – обхохочешься!

– Ладно, Джо, перестань, – прерывает ее Лори.

Он подходит к ней, чтобы снова ее утешить, но и она его отталкивает.

– Нет, Лори… разве это тебе не кажется смешным? Животики надорвешь! Моя жизнь – все, что со мной случилось в Нью-Йорке, – это самая настоящая хохма. Так разве мне нельзя над этим посмеяться?

– Ты можешь смеяться, сколько хочешь, – ласково отвечает Лори, – но я не думаю, что тебе это действительно кажется смешным. И мне не кажется, что это кажется смешным Стивену.

– Спасибо, Лори, – тихо говорю я.

Теперь его очередь качать головой, словно он не может принять мои извинения.

– В самом деле, – произносит он, – тебе надо идти. Хотя все мы знаем, что это не хохма, ты должен признать, что это невероятно, невероятно запутанная история.

– Уж поверь мне, я это знаю. Я в этом живу всю свою жизнь.

Я знаю, что теперь должен идти. Знаю, что, выйдя из комнаты, я рискую больше никогда не быть допущенным сюда. От меня тут ничего не зависит. И я это знаю.

– Я ухожу, – говорю я и снова смотрю на Элизабет. – Ты этого хочешь?

Она не говорит ни слова. Только кивает.

Я уже поворачиваюсь, чтобы уйти, но тут меня окликает Лори.

– Эй… еще один момент, – произносит он.

– Да?

– Шон… он типа… ну… не один из вас, да?

– Один из нас?

– Ну, это ведь не какой-то дом, куда типа тайно селят мутантов, да?

Наверное, это не так уж плохо, что Лори не видит выражения моего лица.

– Нет, – заверяю я его. – Я такой один.

– Спасибо.

Я концентрируюсь на ручке двери, на том, чтобы выйти отсюда. Потом, подойдя к моей двери, я опять концентрируюсь на ручке двери, на том, чтобы войти. Кажется, это было бы самым простым способом жить: просто концентрироваться на небольших вещах и никогда не позволять своему разуму пытаться охватить нечто большее. Однако это ложная посылка, построенная на предположении, что человек может выбирать, на чем сосредоточится его разум. Или куда отправится его сердце.

Я прошу прощения. Мне следовало снова сказать ей об этом прежде, чем уйти. Хотя от меня это не зависело, мне жаль, что она попала в мою историю. Ведь если она чувствует хотя бы толику одиночества, которое испытываю я, или даже толику разочарования – что ж, тогда она права… Это глубоко несправедливо.

– Извини, – громко говорю я. И снова: – Извини.

Но кто тут есть, чтобы это услышать?

Никого, кроме меня.

Лори подводит меня к дивану. Меня колотит и слегка подташнивает. Моя кожа натянута, а в голове что-то пульсирует.

– Я принесу тебе воды, – предлагает брат.

Я обхватываю себя руками, стараясь изгнать из своего тела холод, охвативший его.

Слова, начинающиеся с «не», кружатся у меня в голове злобной каруселью. Невозможно. Невероятно. Невообразимо. Неприемлемо. Неоспоримо.

Но все это возвращает меня к одному слову: невидимый.

– Вот. – Лори вставляет мне в руку стакан.

Я делаю глоток.

– Ты можешь опоздать, – говорю я.

Он смеется.

– Джози, мы прямо сейчас узнали, что не толь ко возможно быть невидимым, но этого невидимого человека даже не обсуждают в новостях «Дейтлайн». И это твой парень.

Меня передергивает.

– Извини. – Голос Лори звучит мягче. – Воз можно, ты не готова это услышать, но я знаю, каково тебе. Не вини его за то, в чем он не виноват. Прежде чем это случилось, что ты чувствовала по отношению к Стивену?

Я пью воду – еще и еще. Я думала, что он раздробит мое сердце в измельчителе отходов для раковины, когда порвет со мной.

Лори отвечает вместо меня.

– Ты же безумно влюблена в него. Я тебя такой раньше не видел.

«Но теперь я в неистовстве, потому что он невидим».

Я едва заметно усмехаюсь моей безмолвной шутке. Я не знаю, означает ли это, что мне становится легче или, наоборот, совсем плохо.

– Ты хочешь ему помочь? – спрашивает Лори.

– Он невидимый, – дрогнувшим голосом произношу я.

– Знаю, – отвечает он. – Должно быть, это ужасно.

Лори сделал то, что у него получается лучше всего. Он видит мир глазами другого человека – человека, которому больно. Он видит жизнь глазами невидимого мальчика, который видит все, хотя самого его никто не замечает.

– Если тебя не видят, как можно тебя узнать? – продолжает Лори. – Такое одиночество, наверное, подобно язве, которая вечно гложет твои внутренности.

– Но… – пытаюсь возразить я.

Чувство вины начинает ослаблять мой гнев, но гордость подбрасывает хвороста в пыл моего негодования.