Джорджетт Хейер - Роковой поцелуй

– Да, – подтвердил Перегрин.

– Так я и думал, – пробормотал граф.

Перегрин с подозрением воззрился на него, но потом решил, что будет лучше, если он не станет допытываться о значении сего загадочного замечания.

Взгляд графа вернулся к мисс Тавернер, и он негромко сказал:

– Вообще-то, вам следовало бы пригласить меня присесть.

Губы девушки задрожали: она не могла не оценить методов его светлости.

– Прошу вас, присаживайтесь, сэр!

– Благодарю вас, мисс Тавернер, однако я не намерен задерживаться здесь. Я заглянул только для того, дабы обсудить ваши дела с Перегрином, – с подчеркнутой вежливостью отозвался граф.

Его слова показались ей абсурдными и нелепыми, и она вынуждена была рассмеяться.

– Очень хорошо, сэр. Насколько я понимаю, со злополучным завещанием моего отца ничего поделать нельзя.

– Совершенно ничего, – согласился он. – Так что вам лучше научиться любезности, принимая меня. В противном случае, вы будете выглядеть нелепо и даже смешно.

Видя, как она напряглась, граф рассмеялся и, протянув руку, взял ее за подбородок, запрокинув лицо.

– Бедная красавица вновь в отчаянии! – сказал он. – А я-то надеялся, что все ограничится улыбкой. – Он повернулся. – Теперь ваша очередь, Перегрин. Прошу вас.

Они вместе вышли из комнаты, и в тот день Джудит больше не видела графа. Полчаса спустя Перегрин, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел по лестнице в гостиную и обнаружил сестру в обществе миссис Скаттергуд. Обе увлеченно перелистывали какой-то журнал мод. Юноша с порога порывисто заявил, что, по его мнению, из Уорта может получиться не такой уж плохой опекун.

Джудит многозначительно посмотрела на него, после чего перевела взгляд на миссис Скаттергуд, но Перегрин не внял ее предостережению. Еще в самом начале их знакомства он сумел заручиться расположением леди и теперь обращался с ней без особого почтения, хотя явно проникся к ней глубокой симпатией и привязанностью.

– А-а, кузине Марии нет дела до Уорта! – небрежно отмахнулся Перегрин. – Но он поговорил со мной, Джудит, и у меня сложилось впечатление, что граф не намерен скупердяйничать. Кузина Мария, как по-вашему, Уорт доставит нам неприятности?

– Думаю, нет. С какой стати? Милочка, я только что прочла здесь: если лицо намазать раздавленными ягодами клубники и оставить их на ночь, то это поможет избавиться от загара и придаст коже нежный цвет. Как вы думаете, может, нам стоит попробовать? Знаете, Джудит, у вас ведь уже есть намек на веснушки. Вы любите подставлять лицо солнцу и ветру, но позвольте вам заметить: нет ничего более разрушительного для женских чар, нежели контакт со свежим воздухом.

– Мадам, где же вы возьмете клубнику в такое время года? – изумленно спросила мисс Тавернер.

– Верно подмечено, дорогая; я совсем забыла об этом. В таком случае, придется ограничиться датским лосьоном [46]. Предлагаю вам купить его, если вы намерены кататься с Перри.

Джудит, пообещав последовать такому совету, отправилась за шляпкой и перчатками. Когда же они наконец вдвоем выехали из дому, она решила серьезно поговорить с братом об их опекуне.

– Он мне не нравится, Перри. Есть что-то такое в его глазах – жестокость, насмешка, – чему я не доверяю. А еще недостаток вежливости – даже хуже! Все его манеры, поведение, его фамильярность! Ты только посмотри, как он ведет себя со мной… с нами! Все это очень плохо. Я его не понимаю. Он уверяет, будто хотел стать нашим опекуном не более, нежели мы его подопечными, но разве не странно, что при этом он уделяет столько внимания нашим делам? Даже миссис Скаттергуд полагает необычным то, что он не перепоручил все это дело стряпчим. Она еще никогда не видела, чтобы он раньше утруждал себя чем-либо подобным.

Словом, мисс Тавернер пребывала в беспокойстве.

А граф, похоже, не спешил наносить повторный визит. Несколько дней они вообще не видели его, хотя от посетителей у них не было отбоя. К ним пожаловала леди Сефтон с одной из своих дочерей и мистер Скеффингтон, очень худой высокий мужчина с подведенным лицом и в желтом жилете. Он надушился столь чрезмерно, что моментально настроил Тавернеров против себя, к тому же без умолку разглагольствовал о театре. Пожалуй, на всем белом свете не нашлось бы актера, с которым он не пребывал на короткой ноге. Впоследствии они узнали, что он написал несколько пьес и даже сам поставил их. Он оказался приятным и обаятельным, и очень скоро Тавернеры прониклись к нему симпатией. Мистер Скеффингтон выглядел настоящим добряком, так что румяна и парфюмерию ему можно было простить.

Леди Сефтон также не вызвала у них антипатии; и мисс Скаттергуд заверила своих подопечных: ни у нее самой, ни у ее чрезвычайно популярного супруга во всем мире нет ни одного врага.

Леди Джерси, еще одна всемогущая патронесса «Олмакса», пожаловала к ним в обществе миссис Драммонд-Баррелл, дамы безупречного воспитания, говорившей мало и выглядевшей крайне высокомерно. А вот леди Джерси оставила о себе впечатление добродушной, хотя и беспокойной особы. Во время своего недолгого визита она трещала без умолку и то и дело брала в руки все, что попадалось ей на глаза. Садясь в свой экипаж по окончании визита, заметила:

– Что ж, моя дорогая, думаю, вы со мной согласны. Не правда ли – очаровательная девочка?! И очень красивая! Да и состояние у нее, разумеется, чрезвычайно привлекательное! Говорят, по меньшей мере, восемьдесят тысяч! Мы еще увидим, как на нее набросятся охотники за приданым! – И она рассмеялась своим щебечущим смехом. – Олванли сказал мне, что бедный Уэллсли Пул уже оставил свою визитную карточку на Брук-стрит. Что ж, пожелаем девочке найти себе достойного супруга. Она довольно-таки незаурядна.

Миссис Драммонд-Баррел небрежно повела плечиками.

– Farouche [47], – холодно обронила она. – Презираю провинциалов.

К несчастью для мисс Тавернер, эта миссис в своем мнении оказалась не одинока. Мистер Джон Миллз, по прозвищу Мозаичный денди, любопытствуя, снизошел до того, что однажды утром нанес визит на Брук-стрит, после чего разнес по городу весть – новоявленная красавица заслуживает того, чтобы ее именовали «молочницей». Манеры его вызвали явное неудовольствие мисс Тавернер. Он вел себя крайне претенциозно, разговаривал с невыносимым апломбом, причем в каждом его слове и жесте сквозило высокомерное снисхождение, поэтому ее так и подмывало дать ему резкий отпор или надрать уши.

Миссис Скаттергуд признала, что вел он себя недостойно, но при этом встревожилась:

– Я недолюбливаю этого хлыща – да, по-моему, его никто не любит. Знаю, Бруммель его просто ненавидит, но нельзя отрицать, любовь моя, что язычок у него подвешен недурно и он способен доставить неприятности. Надеюсь, он не станет пытаться уничтожить вас.