Джорджетт Хейер - Роковой поцелуй

– Упаси господь, конечно нет, Перри! Что это взбрело тебе в голову?

– Мне показалось, будто он тебе очень нравится.

– Так оно и есть, и не мне одной.

– Джу, я не стану возражать, если ты решишь выйти за него замуж. Он – отличный малый.

Она улыбнулась.

– Разумеется. Но он вовсе не тот мужчина, которого я могла бы полюбить. В нем есть какое-то непостоянство, стремление чересчур уж угодить и понравиться, что не позволяет мне воспринимать его всерьез.

– А я уверен, что он влюблен в тебя.

– Да, как и во всех остальных смазливых красоток, – ответила мисс Тавернер.

Более они об этом не заговаривали. В самом конце января Тавернеры все-таки вернулись в Лондон, но только ради того, чтобы уже через неделю отправиться в Остерли-Парк. Даже Перегрин, вновь с головой окунувшийся в городские развлечения, счел приглашение леди Джерси слишком лестным, чтобы его можно было отклонить. Он не стал возражать и после расчетного дня в «Таттерсоллзе» решил: несколько дней в сельской местности ему совсем не повредят.

– Да, – сухо согласился его кузен. – Просто отлично, – проведя в городе одну-единственную неделю, вы говорите мне, что оказались на мели.

– Полноте! – отмахнулся Перегрин. – Все не так плохо, уверяю вас. Да, мне чертовски не повезло, это точно. Фитц намекнул мне, чтобы я поставил на лошадку по кличке Поцелуй-в-Уголке. Я посмотрел на животное в календаре Бейли – прекрасная лошадь для скачек с препятствиями! Но кто бы мог подумать, что выиграет не она, а Томми-Поворот-Кругом, о котором, клянусь, никто до сей поры и слыхом не слыхивал! Меня постигла дьявольская неудача! Я не настолько хорошо разбираюсь в скачках, но, думаю, к тому времени как мы возвратимся из Остерли, удача вновь повернется ко мне лицом.

– Очень на это надеюсь. Вы, кстати, неважно выглядите. Вы хорошо себя чувствуете?

– Лучше не бывает! Если я и выгляжу сегодня немного вареным, так это оттого, что вчера вечером мы хорошо посидели с Фитцом и Одли. – Вынув из кармана табакерку, он предложил ее кузену. – Отведайте моей смеси! Славная штука, голову даю на отсечение!

– Это та самая, что вам подарили на Рождество? Нет, увольте. Прямо на глазах у Джудит я не рискну нюхать ароматизированную смесь.

– Должен вам сообщить, что вы ошибаетесь, – заявил Перегрин, угощаясь табаком и защелкивая коробочку. – Даже Петершем признал, что она необыкновенная!

– Для меня мнение Джудит куда более ценно, чем Петершема.

– О господи! Какой вздор! – с братской непосредственностью заявил Перегрин.

Вскоре он отправился куда-то с мистером Фитцджоном, а мистер Тавернер, повернувшись к Джудит, которая, тихонько сидя у камина, занималась вышивкой, спросил:

– Как Перри себя чувствует? По-моему, он выглядит больным. Или мне это только кажется?

– Ему и впрямь нездоровится, – ответила Джудит. – Долгое время его беспокоил сильный кашель – он подхватил простуду по дороге в Уорт, но теперь, полагаю, идет на поправку.

– Вы правильно делаете, что увозите его из Лондона. Еще одна такая неудача, и он останется, как говорят, без гроша в кармане.

Джудит вздохнула.

– Я не могу запретить ему играть, кузен. Мне остается лишь полагаться на лорда Уорта. Он выдает Перри содержание и, насколько мне известно, приглядывает за ним.

– Приглядывает за ним! Скажите уж – приглядывает за его состоянием, и тогда, быть может, я поверю вам! Мне из надежного источника доподлинно известно, что, вставая из-за стола, за которым играли в макао в «Вотьерзе» пару месяцев тому, лорд Уорт положил в карман кучу расписок Перри на четыре с чем-то тысячи фунтов!

Она подняла на него глаза, и на ее лице отразились тревога и недоверие, но ответить ей помешало появление капитана Одли. Тот прогуливался по Брук-стрит и просто не мог пройти мимо, не засвидетельствовав свое почтение мисс Тавернер. Джудит, познакомив мужчин, с радостью отметила, что они отнеслись друг к другу без натянутой холодной вежливости, возникшей после знакомства Уорта и ее кузена. Манеры капитана Одли оказались слишком непринужденными, чтобы это могло случиться. Они обменялись сердечным рукопожатием, мистер Тавернер позволил себе какое-то вежливое замечание о ране капитана, и разговор моментально перешел к событиям на полуострове. В Англии совсем недавно стало известно о штурме Сьюдад-Родриго; поговорить им было о чем, поэтому следующие полчаса, к обоюдному удовлетворению, пролетели незаметно. После ухода капитана мистер Тавернер назвал его приятным молодым человеком, с которым он был рад свести знакомство, и за обсуждением его достоинств неприятная первоначальная тема была забыта. Однако немного погодя Джудит вспомнила об их разговоре и, вновь увидевшись с Перегрином, пожелала узнать у него, правду ли сказал ей кузен.

Брат пришел в сильнейшее раздражение. Покраснев, он недовольно заявил:

– Мой кузен чересчур любопытен! Как ему не надоест совать нос в мои дела?

– Но, Перри, значит, это правда? Ты должен деньги лорду Уорту? А я-то думала, такое невозможно!

– Ничего подобного. И не забивай себе голову этими глупостями!

– Бернард сказал, что узнал это от одного из тех, кто присутствовал на той игре.

– Проклятье! Почему бы тебе не оставить меня в покое? Ну, играл я в макао за столом Уорта, но я ничего ему не должен.

– Бернард говорит, у лорда Уорта остались твои расписки на сумму в четыре тысячи фунтов.

– Бернард сказал! Бернард говорит! – сердито вскричал Перегрин. – Заявляю тебе: я не желаю вспоминать об этом деле! Уорт повел себя чертовски непозволительно, словно увидел нечто экстраординарное в том, что человек с моим состоянием взял да и проиграл несколько тысяч за один присест!

– То есть, он – твой опекун – выиграл у тебя огромную сумму?

– Я больше не желаю говорить об этом, Джудит! Уорт порвал мои расписки, на том дело и кончилось!

Она вдруг поняла, что испытывает несоразмерное чувство облегчения. Потеря четырех тысяч фунтов не грозила Перегрину разорением, но сам факт того, что Уорт выиграл у него такую сумму, неприятно поразил Джудит. Она не верила, будто он способен на подобное нарушение приличий, и теперь с радостью убедилась, что была права.

Визит в Остерли-Парк оказался удачным, и к середине февраля Тавернеры вернулись в Лондон с намерением оставаться в столице до самого начала сезона в Брайтоне [91]. В городе за время их отсутствия ничего не изменилось: новых развлечений не прибавилось, не случилось и громкого скандала, который дал бы пищу обильным пересудам и кривотолкам. Продолжалось все то же бесконечное чередование балов, ассамблей, карточных вечеров и посещений театров, изредка перемежаемое концертами старинной музыки или походами в Музей Буллока для тех, кто обладал более строгим складом ума. Единственную изюминку привнес мистер Бруммель, вызвавший некоторый ажиотаж заявлением, будто он решил изменить свой образ жизни. Немедленно появились всевозможные слухи и предположения о том, что могли бы означать эти самые перемены, но, когда его прямо спросили, в чем они заключаются, он ответил самым искренним образом: