Надя Хашими - Пока не взошла луна

– Молчи, – сказала она ему, – приступай к делу и зарабатывай деньги.

Салим знал, что это хороший совет. В детстве он мало беспокоился о деньгах.

Если и случалось о них думать, то лишь чтобы подсчитать, хватит ли на конфету или газировку. Они жили отнюдь не богато, но падар-джан обеспечивал их всем необходимым. После его смерти мама берегла оставшиеся деньги и отмеряла понемногу на продукты и на то, без чего семья не могла обойтись. Салим знал, что сбережений у них мало, но никогда не думал, что совсем ничего не останется. Теперь, отдавая матери заработанное, он понимал, что положение у них очень шаткое.

«Нас слишком много», – думал Салим по пути домой. Ему вспомнился пухлый конверт с деньгами, который мать отдала Рахиму за документы. После покупки документов, оплаты еды и нелегального проезда четырех человек у семьи Хайдари почти ничего не осталось. Самира пока еще не могла понять, как тяжело Салиму приходилось работать. Она оставалась дома и помогала мадар-джан по хозяйству, но чаще всего Синем забирала ее учиться. А еще больше денег и сил уходило на Азиза.

Салим ругал себя за такие мысли. Он очень любил брата и сестру, но его изводили раздражение и усталость.

С каждым днем он становился матери все нужнее. Салим не обращал внимания на то, что ему хочется прижаться к ней. Он не мог себе позволить возвращаться в детство. Салим все еще страдал без отца, но часто думал, что из-за его решений жизнь всей семьи оказалась под угрозой. А иногда, лежа без сна, Салим жалел о случаях, когда плохо вел себя в детстве и разочаровывал отца. Когда дело касалось родителей, в нем так и бурлили самые разные чувства.

А теперь Салим стал добытчиком. Чем больше он об этом думал, тем больше вживался в роль главы семьи и тем меньше ему хотелось слушаться чужих приказов. Мистер Полат держал его крепнущее подростковое эго в узде, но с матерью Салим становился все смелее. Он говорил такое, чего год назад не позволил бы себе. Он знал, что иногда смотрит на нее недостаточно уважительно, но давал себе волю. Салим много работал, кормил семью и хотел, чтобы с его мнением считались.

Он вернулся в дом Йылмаза. Мадар-джан мыла кухню. Самира и младший братик уже заснули.

– Как они? – спросил он, тяжело опускаясь на стул.

– Все в порядке. Но Азиз все высматривал тебя, пока не заснул, – устало улыбнувшись, ответила мать.

Она поставила перед сыном тарелку еды и сидела с ним, пока он ел. Он знал, что не все в порядке, но она не хотела взваливать на сына свои печали – он делал достаточно.

«Хорошо, когда о тебе заботятся», – подумал Салим, падая на брошенную на пол подушку и закрывая глаза.

– Почему ему вечно плохо? – спросил Салим.

Когда пришел мой старший сын, я купала Азиза, бледного и хныкающего. Перед этим его дважды вырвало.

Я завернула Азиза в полотенце и осторожно положила на пол. Что ответить Салиму, я не знала.

– Думаю, все дело в новых условиях. Воздух, еда – все здесь другое. А он такой маленький. Наверное, ему очень тяжело приспособиться.

Я капнула на ладонь оливкового масла и начала растирать руки. Даже когда я нежно массировала Азизу грудь и животик, ему это, казалось, причиняло боль.

– Может, ему помогли бы витамины и он бы тогда окреп.

Со времени нашего приезда в Турцию Азиз плохо набирал вес. Я уже все перепробовала. Покупая на рынке фрукты и овощи, я пользовалась несколькими выученными здесь словами «хавуч, безелье, муз» – морковь, горох, банан. Когда словарного запаса не хватала, я показывала пальцем, что мне нужно, или прибегала к языку жестов. Я перебирала связки трав, ища целебные. Потом готовила из них отвары и вливала Азизу в рот из ложечки. Я кормила его самым зеленым шпинатом, самыми спелыми грушами. Перемалывала куски мяса с прослойками жира. И все это ничуть не помогало.

Салим прошел в кухню. Я слышала, как он тяжело вздохнул, передвигая деревянный стул по застеленному линолеумом полу. Мое объяснение никого из нас не убедило.

– Салим, завтра мы покажем его врачу, – сказала Синем, – ешь. Голод делу не помогает, а лишь настроение портит.

Самира тоже была в кухне. Едва услышав, что брат вернулся, она пошла готовить ему ужин. Вся ее любовь к отцу перенеслась на Салима, все безграничное обожание вместе с надеждами и ожиданиями. Эта любовь окутывала его, словно огромная зимняя куртка, защищая от холода, но мешая двигаться быстро.

Самира делала что могла, чтобы облегчить мою работу. Она помогала готовить фруктовые и овощные пюре для Азиза и присматривала за ним, пока я ходила к соседям мыть полы. Когда я возвращалась, она всегда выглядела усталой.

– С Азизом нелегко, джанем. Вряд ли ему намного лучше, когда он со мной.

Самиру эти слова не убеждали.

Мы с Синем шли по длинной улице к доктору Оздемиру. Много лет назад он лечил детей нашей хозяйки. Доктор все еще принимал пациентов. Теперь ему помогал сын. Их дом стоял на противоположном краю городка. Отец с сыном принимали пациентов в комнатке, примыкающей к дому. Все было устроено просто, но уютно. К нам заглянула жена доктора, принеся блюдечко сладостей.

Я волновалась. Слишком сильно волновалась, чтобы есть. Госпожа Оздемир по моему выражению лица поняла это, и я увидела, что она хочет что-то сказать, но мы говорили на разных языках. Она перекинулась несколькими словами с Синем и положила руку мне на плечо, успокаивая.

Я посмотрела на сына и на миг увидела его глазами госпожи Оздемир. К его взмокшему лобику прилипли прядки волос. Голова казалась слишком большой для тельца. Приходилось признать, что выглядел он плохо. И я уже не помнила, когда он в последний раз улыбался или что-то лепетал. Я даже думать боялась о том, как все обернулось бы, если бы Хакан и Синем не проявили такую неслыханную доброту, и не представляла себе, как отплатить этим чужим людям за все, что они сделали для нас.

Азиз извивался и корчился, пытаясь устроиться поудобнее. Ему не нравилось лежать. Я хорошо его знала, но не могла понять, что его мучает. Просто с ним все шло не так, как с другими детьми, и это пугало меня.

В комнату вошел доктор Оздемир. Его теплая улыбка погасла, когда он встретил мой взгляд. Я поняла, какой издерганной, должно быть, выгляжу, и встала поприветствовать его. У доктора оказалось солидное брюшко и копна седых волос. Я сразу почувствовала к нему доверие и поняла, что мы не зря пришли. Он кивком поздоровался и пригласил меня снова сесть, взял для себя еще один стул и сел напротив.

Невероятная смесь турецкого, английского и дари позволяла нам общаться. Там, где не хватало слов, в ход шли жесты и мимика. По просьбе доктора я расстегнула Азизу штанишки и рубашечку и положила его на смотровой стол. Господин Оздемир ужаснулся и сжал губы, еще даже не коснувшись ребенка. Азиз задремал было, но когда начал просыпаться, его грудка так и заходила ходуном. Он извивался и не мог сесть.