Надя Хашими - Пока не взошла луна

Он бегал быстро. Он всегда хорошо бегал, но за последние месяцы его ноги приобрели, пожалуй, еще бóльшую легкость. Салим чувствовал, что стал сильнее, таская на руках брата и перенося их скромные пожитки. Чем больше он думал о том, чтобы убежать, тем больше убеждался, что сможет это сделать. Он обязан был попытаться! Если уйти с этими полицейскими, никто не позаботится о маме, брате и сестре.

Ноги Салима рванулись прочь почти помимо его воли. Проскользнув под рукой полицейского, он бросился бежать. Он мчался мимо ломбарда, мимо продавца кукурузы, расталкивал ошеломленных туристов. Позади он слышал крики. Возле центрального ряда рынка начинался лабиринт боковых переходов – на него Салим и рассчитывал. Он свернул налево и помчался мимо меньших магазинов. Здесь было не так людно, и через несколько метров он оказался на развилке. Оба направления не внушали надежды. Не зная, сворачивать направо или налево, он побежал налево. Нужно было оторваться от полицейских, но не возвращаться в гостиницу.

Он еще раз завернул за угол. Отдыхавший в тени бродячий пес поднял голову и с любопытством посмотрел на Салима. Тот, задыхаясь, попытался сориентироваться. Куда дальше? В этой части Афин, без единого указателя, было легко заблудиться, но Салим знал, что главная торговая аллея совсем близко. Снова заскочив за угол, он налетел на мужчину и женщину, которые шли, обняв друг друга за талию. Парочка начала возмущаться, и Салим, остановившись, примирительно поднял руки. Улочка вывела его на площадь, посреди которой возвышалась старая церковь, обломок прошлого, окруженный шикарными новыми магазинами. Салим оглядел перекресток, определяя следующий поворот в лабиринте. Он понимал, что выглядит подозрительным, загнанным и беззащитным.

«Метро», – подумал Салим.

Но как до него добраться? Салим привалился спиной к стене, пытаясь найти решение. Улочка круто уходила вниз. Насколько он помнил, станция метро находилась ниже, чем основная часть торгового квартала. После того первого дня он не пользовался метро, не желая транжирить семейные деньги. Он сделал глубокий вдох и бросился бежать, выискивая глазами людей в синей форме, но никого подозрительного не увидел. Опустив голову, он лавировал в толпе, надеясь затеряться. В голове, придавая сил дрожащим ногам, звучал недавний разговор: «Что-то мне неспокойно. Вот если бы отложить ломбард на завтра… Мы бы заглянули туда по пути на вокзал. Вот бы нам пойти всем вместе». – «Мадар-джан, ломбард близко, а у нас почти не осталось наличных. Мало ли что случится в Патрах. Нам нужны деньги на еду и пароход, иначе окажемся на мели». – «Но сегодня…» – «Мадар-джан, я пойду. Мы никогда не доберемся до Англии, если будем прятаться в комнате каждый раз, когда нас охватывает страх».

Позже Салим не раз жалел, что резко говорил с ней, но сейчас он не мог об этом думать. Вдалеке замаячила вывеска метро. Салим побежал быстрее и резко остановился перед выгнутой аркой входа. Лестница с перилами вела к поездам. У него горели ноги. Он прислушивался, но пока не видел поезда, лишь издалека доносился гул. Салим изо всех сил старался выглядеть спокойным. Он понимал, что хорошо бы не торчать у всех на виду, но, с другой стороны, нужно было оставаться наготове, чтобы сразу прыгнуть в поезд.

Сквозь изношенные подошвы кроссовок он почувствовал вибрацию и, бросив беспокойный взгляд на кассу у входа, мысленно повторил свой план: перепрыгнуть через турникет в тот момент, когда состав прибудет на станцию, вбежать в поезд, прежде чем его успеют задержать, а потом ехать так далеко, как только получится. Или даже лучше: пересесть на другую ветку и еще немного поездить, пока не станет ясно, что за ним не гонятся. Салим не смог сдержать улыбку при виде металлического змея, выползавшего из-за поворота. Рассказывать матери о полицейских он не собирался.

Как раз в тот момент, когда Салим устремился к турникету, клянясь, что впредь всегда будет доверять маминой интуиции, чьи-то злые пальцы вцепились в его плечо и оттащили назад. Он крутнулся, вытянутые вперед руки беспомощно схватили воздух.

Шум поезда, прибывающего, а затем отправлявшегося, заглушил крики Салима, которого тащили прочь от станции.

А что, если так и предначертано? Жена без мужа. Дети без отца. Может, нормальная семья – это неполная семья? Да и откуда вообще появились мои заоблачные ожидания? Афганистан – это земля вдов и вдовцов, сирот и пропавших без вести. Все там чего-то лишены: правой ноги, левой руки, ребенка, матери… Всем там всегда чего-то не хватало, словно посредине страны разверзлась черная дыра, втягивая нас по кусочкам в свое туго набитое брюхо. Все потери – где-то под слоем нашей земли цвета хаки. Я слышала, как на чужбине старые седые афганцы говорили: «Когда я умру, похороните меня в Афганистане. Верните меня в землю моей родины». Считается, что это любовь к своей стране, но что, если они просто надеются воссоединиться так со всеми, кого потеряли? А есть еще и те, кто упрямился, не уезжая из Афганистана, что бы ни творилось на улицах. Может, они верят, что земля раскроется и вернет им всех, кого отняла?

Я в такие вещи не верю.

Что ушло, то никогда уже не вернется. Что поглотила земля, то исчезло навеки, а нам осталось лишь брести в потемках, оплакивая утраты. Вот какой груз лежит на нас.

Мой сын ожесточился. Он становится мужчиной, но нет отца, который мог бы его направлять. Я отпускала его к мальчишкам, потому что общество одних только женщин ему не на пользу. Я могу научить его лишь тому, что знаю сама. Ему нужно усвоить мужское поведение, и я молюсь, чтобы на этом пути его не поджидали опасности, чтобы я могла образумить его, если он зайдет слишком далеко. Но если не дать ему этой свободы, он затаит на меня обиду. Уже сейчас его слова и обвиняющий взгляд – мужские, хотя лицо и тело остаются детскими. Он уже не такой, каким был год назад.

Я скучаю по Салиму из прошлого, озорному и робкому. Скучаю по тому, как он смеялся. Как обнимал меня за шею. Все это осталось дома, в краях потерь. Даже если мы доберемся до Англии и начнем новую жизнь, я понимаю, что Салим никогда не станет прежним. Что ушло, то уже не вернется.

Дети унаследовали мое проклятие – несчастное детство. Словно еще во чреве на них легла печать тяжелой судьбы.

Сейчас я жду, пока Салим вернется из ломбарда. Золотые браслеты – единственное, что оставалось у меня от матери. Теперь их нет. Еще одна потеря. Мне очень не хотелось от них отказываться, но как можно держаться за украшения, когда мои дети вынуждены работать, чтобы не голодать? Салим вернется и принесет деньги. Это будет мой подарок детям. Да, деньги, в отличие от браслетов, не блестят, не поют, словно колокольчики. Но деньги станут нежным маминым поцелуем на их щеках.