Надя Хашими - Пока не взошла луна

Он со вздохом вернулся к настоящему.

«Наверное, это кабинет ее отца», – догадался Салим.

Он переступил порог и сделал несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть книги, выставленные по высоте переплетов. Он коснулся глянцевых суперобложек. Множество книг на английском, некоторые на греческом. Книги по медицине и философии, насколько Салим мог понять. Он повернулся к полке над письменным столом. Что-то в нижнем ряду привлекло его внимание – по всем корешкам бежала вязь фарси.

Салим нагнулся и ясно увидел названия: «Афганистан: история государства», «Павшая афганская империя», «Сборник афганских стихотворений». Зачем им столько книг об Афганистане? Может, отец Роксаны говорит на дари?

Салим вспомнил, как она холодно смотрела на мальчишек, если они отпускали ехидные, а часто даже неприличные замечания. Словно бы понимала, о чем речь.

Салим растерянно оглядел кабинет. На одной из полок на противоположной стене стояла маленькая статуэтка, не больше десяти сантиметров высотой, – орел, вырезанный из ляпис-лазури. Этот афганский камень ни с чем нельзя было спутать, как и бурки – особые паранджи того же голубого оттенка.

– Ты все? – Роксана появилась на пороге кабинета.

Салим обернулся. Ему стало неловко за то, что он злоупотребил гостеприимством.

– Извини. Просто я увидел книги и захотел посмотреть… Их тут так много… А что, Роксана, твой отец знает дари?

– Что? – Она явно напряглась.

– Тут много книг об Афганистане. И они на дари. А вон та птица вырезана из афганского камня. Почему… – Мысли Салима разбегались, и он пытался собраться. – Мама… Ты говорила с моей мамой. Может, и ты знаешь дари? А твой отец… Он работал в Афганистане?

Роксана покачала головой, вздохнула и застенчиво улыбнулась.

– Салим, мой отец не работал в Афганистане. Не работал, – повторила она, словно поддразнивая его.

– Но тогда как…

– Он там жил. Он там родился. Мой отец афганец.

Салим смотрел на нее, широко раскрыв рот от удивления и прищурив глаза, словно увидел ее впервые. Если отец Роксаны – афганец, тогда сама она…

– Наполовину афганка, наполовину гречанка, – объяснила Роксана, прижав руку к груди. – Моя мать гречанка. Отец в юности приехал сюда учиться на врача, но в итоге начал заниматься другим. Он женился на моей матери и остался здесь. Я немного знаю дари – от него. Я выучила не так много, но достаточно, чтобы говорить.

Хлопнув в ладоши, Салим расплылся в улыбке.

– Ты афганка! – воскликнул он на дари. Слова легко слетали с языка. – Я чувствовал, что в тебе есть нечто особенное. Просто не знал, что именно! И поэтому ты помогаешь нам? Но твой отец… Наверное, он бы не обрадовался, узнав, что ты общаешься с афганскими парнями. Особенно с такими, которые… которые…

Роксана избавила его от необходимости договорить.

– Отец не знает, чем я занимаюсь. Да, ему бы это не понравилось, но не совсем по тем причинам, о которых ты думаешь. Тут все сложнее. Я никому не рассказываю, чтобы не создавать проблемы. Я хочу помогать людям, но ты можешь себе представить, как трудно мне придется, если эти мальчики узнают, что мой отец афганец.

Это Салим прекрасно понимал. Пока Роксана считалась гречанкой, на нее распространялись лишь местные правила. Мужчины из сквера не могли оценивать ее манеру одеваться или поведение по афганским меркам. Но, узнав о происхождении Роксаны, они, вполне возможно, утратили бы свою снисходительность. И тогда ее могли начать преследовать. Подходить к ней с неуместными предложениями. От одной мысли об этом Салиму захотелось, чтобы она больше не приходила в сквер.

– Ты права. Я никому ничего не скажу.

– Спасибо. Давай поедим, и тебе пора уже идти.

Роксана отвела его в кухню и разогрела слоеный пирог со шпинатом, жареного цыпленка и какие-то зеленые овощи. Салим ел, пока не почувствовал, что желудок вот-вот лопнет. Откинувшись на спинку стула, он застонал.

Роксана рассмеялась.

– Понравилось? Похоже, тебе было вкусно.

– Да, очень! Я наелся на три дня вперед, – весело ответил Салим, похлопывая себя по животу.

– Хорошо. Тогда я вымою посуду – и мы можем идти. Если хочешь, подожди в гостиной.

– Нет, я хочу… Я побуду здесь. Я помогу тебе, – робко предложил он.

Роксана просияла. Вместе они прибрали все следы тайного обеда. Потом девушка взяла свитер и они пошли к выходу.

– Сегодня мы идем в Акрополь. Ты был там?

– Акро… чего?

– Акрополь, – медленно повторила она, – я покажу тебе.

На один день Салим стал туристом, да еще и ослепленным страстью к своему персональному гиду. Они бродили по шумным улицам Афин и предместьям, где витали совсем другие запахи и настроения, и в конце концов остановились у подножия лестницы, ведущей к Акрополю, древним развалинам на вершине холма, откуда открывался чудесный вид на Афины. Салим уже видел все это, но только издали. А Роксана рассказала ему о храме, возведенном в честь Афины, о том, как он много раз переходил из рук в руки, и им даже владела Османская империя. Она показала амфитеатр и объяснила, что когда-то здесь находился центр общественной жизни.

Это место заворожило Салима. Они сели у низкой стены, окаймлявшей здание. Он мрачно пнул ногой камешек.

– О чем ты думаешь, Салим?

– Хм… Ну, я думал о том, что эти строения… они очень старые. Им столько лет! А выглядят они лучше, чем самые новые дома в Кабуле.

То, что пощадили две тысячи мирных лет, может уничтожить один месяц войны. Роксана поняла, что он хотел сказать.

– Да. Люди прекрасно умеют разрушать. Разрушать хорошее.

– В Кабуле очень-очень плохо. Все уезжают. Даже там афганцы живут, как беженцы. – Он взглянул на Роксану и снова уставился в землю. – Все афганцы – беженцы. Только это остальные люди и видят в них.

– Салим, – мягко сказала она, – я не вижу беженца, когда смотрю на тебя. Я вижу юношу, который должен учиться в моем классе, обмениваться книгами, заниматься спортом, ходить в кафе. Я вижу тебя.

Она легонько прикоснулась к его руке и на миг сжала пальцы.

– Твой отец тоскует по Афганистану? Он так давно вдали от родины. Не знаю… Может, однажды я вернусь. Иногда я скучаю по дому.

– Нет, он не тоскует. Он любит Афганистан, но говорит, что его родина похожа на женщину, которая слишком красива, поэтому никогда не сможет жить спокойно, ей всегда будет угрожать опасность, даже от своих. Он уехал, когда в Афганистане еще нормально жилось, но после войны это уже другая страна – так он говорит. Он слушает новости и разговаривает с родственниками, которые остались там, и это расстраивает его еще больше.

– Но жить так долго в чужой стране… Там, где даже мечети нет, чтобы помолиться…

– Мечети? Мой отец – не религиозный человек. Он считает, что люди уничтожили религию, а религия уничтожила людей. Еще он говорит, что верит в Бога, а в людей не верит.