Джозеф Конрад - Личное дело. Рассказы (сборник)

Лукас хотел снять малобюджетное мокьюментари прямо во время военных действий, но армейское начальство отказалось сотрудничать. В 1974-м Zoetrope выпустила второго «Крестного отца», и, став миллионером, Коппола вернулся к проекту уже режиссером [62] Лукас отказался от участия, так как был занят «Звездными войнами». масштабной постановки. В качестве оммажа на роль Куртца был приглашен Орсон Уэллс, но ехать в джунгли тот, как и многие другие, отказался. Не без труда Коппола собрал команду, договорился с диктатором Маркосом о найме американской военной техники и на пять месяцев отправился на Филиппины. Там уже все пошло по Конраду – то есть не по плану: тропический тайфун разрушил большую часть декораций, филиппинские вертолетчики улетали прямо во время съемок воевать с повстанцами на юге страны, у исполнителя главной роли Мартина Шина случился инфаркт, Марлон Брандо капризничал [63] Брандо явился на съемки не в форме: он весил на двадцать килограммов больше оговоренного и не знал ни сценария, ни оригинала. Коппола в течение нескольких высокооплачиваемых дней читал ему «Сердце тьмы» вслух прямо на площадке. , группа шалела от жары и наркотиков, режиссер – от страха не справиться с амбициозной задачей. На второй год съемок стало понятно, что Коппола рискует не только своим состоянием, но и психическим здоровьем. Заложив дом и виноградники, он все-таки доснял свой opus magnum и, потратив еще два года на монтаж, привез его в недособранном виде в Канны. Получая «Золотую пальмовую ветвь», он сказал, вторя Орсону Уэллсу: «Мой фильм – это не кино. Мой фильм – не о Вьетнаме. Мой фильм и есть Вьетнам».

Пытаясь выловить в океане идей и событий те, что соответствуют усмотренной нами логике, мы часто грешим пристрастным подбором цитат. Однако выросшие из конрадовского визионерства рифы слишком высоки, чтобы не заметить, как они выстраиваются в гряду, обусловливающую в том числе и наш с вами ландшафт. Еще один такой пик можно было бы назвать в честь одной из самых успешных кинофраншиз в истории. В 1977 году Ридли Скотт снял свой первый фильм «Дуэлянты». Это одна из наиболее близких к тексту (и по духу) экранизаций Конрада: в хорошо проработанных декорациях времен наполеоновских войн рассматривается социальный концепт офицерской чести и демонстрируется его (как и любого другого концепта) условность. «Дуэлянты» получили в Каннах приз за лучший дебют. По собственному признанию, рассказ «Дуэль» режиссер выбрал не из особой любви к автору. За пару лет до этого произведения Конрада стали всеобщим достоянием – истек срок копирайта, и покупать права было не нужно [64] К слову, в нашем случае этот фактор тоже сыграл свою роль. . Тем не менее эпиграфом к сценарию следующего фильма стала строчка из «Сердца тьмы» [65] «Мы живем и грезим в одиночестве…» , а все действие «Чужого» происходит на космическом корабле «Ностромо». Так называется опубликованный в 1904 году роман, сюжет которого разворачивается в вымышленном южноамериканском городе Сулако. Корабль поменьше, на котором эвакуируется героиня Сигурни Уивер, называется так же, как шхуна из упомянутой выше новеллы «Негр с „Нарцисса“». Снимая сиквел «Чужие», Джеймс Кэмерон решил продолжить традицию и назвал космолет «Сулако». С тех пор названия всех космических кораблей всех выпусков франшизы, включая кроссоверы («Чужой против хищника») и компьютерные игры («Alien: Isolation») заимствуются из книг Конрада. Разумеется, в деятельности этого тандема просматривается и более глубокий уровень: подавлением и манипулированием в антиутопиях Ридли Скотта («Бегущий по лезвию», «Чужой») занимается не государство, как в классических образцах жанра, но глобальные корпорации, а это, по мнению австралийской исследовательницы Патрик Пирсон, – результат влияния произведений Джозефа Конрада. Об этом можно спорить, однако опубликованный в нашем сборнике рассказ «Анархист» подкрепляет данный тезис в той его части, что Конрад одним из первых разглядел монструозную сущность глобальных корпораций, впрочем, как и саму глобализацию.

Последний фильм, на котором мы здесь остановимся, – малазийский блокбастер «Ханйут», снятый в 2012 году по мотивам романа «Причуда Олмейера». Пройдя вместе с кинематографом от становления до апогея, Конрад сделал круг и в XXI веке оказался там, где черпал вдохновение для своего литературного дебюта, – на берегу мазалийской реки Пантай. Только теперь историю о голландском торговце, его малайской жене и прекрасной дочери, которая между «просвещенной» Европой и «дикой» Азией выбирает последнюю, рассказывает не европейский писатель, но малазийский режиссер, мэтр национального кинематографа У-Вэй Хаджи Шаари. «Я обожаю Конрада. Он один из немногих авторов, который пишет о малайцах без покровительственного тона. <���…> Если б мне довелось встретить Конрада сейчас, я бы сказал примерно следующее: „Мистер Конрад, простите великодушно, но ваша история теперь стала моей историей“». И пусть в оригинале, конечно, story, а не history, налицо обратная апроприация совершенно в духе теории постколониализма, провозвестником которой и был Джозеф Конрад.

Жизнь Джозефа Конрада пришлась на расцвет империй, большая история во многом определила его судьбу. Подданный двух самых крупных, но развивавшихся по принципиально разным траекториям империй [66] Получив британское подданство, Конрад долгое время вел переписку с Петербургом, чтобы отказаться от российского. , Конрад прекрасно знал весь репертуар колонизации – как внутренней, так и внешней. Отпрыск колонизировавшей Украину шляхты [67] По подсчетам французского историка Даниэля Бовуа, на момент разделов Польши около миллиона украинцев были собственностью семи тысяч польских землевладельцев. , он понимал, каково это – быть хозяином земли, на которой работают люди «другой крови». Сын польского патриота [68] После Третьего раздела Польши значительная часть страны, включая Варшаву, входила в состав Российской империи как Царство Польское. , сосланного в Вологду, он хорошо усвоил, как реагирует метрополия на всякое освободительное движение. Юнга на французском судне, он видел порядки на колонизированных Карибах. Офицер британского торгового флота – знал, на чем держится империя, над которой никогда не заходит солнце. Один из самых громких и кровавых эпизодов бельгийской колонизации Конго послужил фоном для самого известного его произведения. Говоря словами американского исследователя Джона Мак-Клура: «Конрад одновременно был туземцем колонизированной страны и принадлежал к обществу колонизаторов». В своей книге «Киплинг и Конрад, колониальная проза» [69] Kipling & Conrad, the Colonial Fiction. Harvard University Press, 1981. Мак-Клур сравнивает творчество носителя «бремени белого человека», просветителя «дикарей» Киплинга с работами его антипода Конрада, в которых за приключенческими сюжетами скрываются подлинные мотивы колонизаторов и угадываются опасности, которыми империализм грозит всем участникам процесса. Это измерение конрадовской прозы считывали и современники. В рецензии на дебютный роман «Причуда Олмейера», опубликованной в сингапурской газете Straits Times в 1896 году, безымянный критик пишет: «Властью европейцев открытая война сменилась здесь худым миром. И чем бы ни прикрывали мы данное обстоятельство, сделано это было в интересах торговли, а не цивилизации. Цивилизации не нужны новообращенные, напротив, она отгораживается от них стеной расовых предрассудков. Коренные народы вынуждены судить о цивилизации и христианстве по моральным качествам торговца и манерам матроса – ведь именно с этими европейцами им приходится сталкиваться чаще всего. Результаты плачевные, но не замечать их нельзя».