Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

В эту минуту он возненавидел условности, которыми никогда не мог пренебречь. Каким бы счастьем было подойти к старику и сказать: «Вы обогатили мою жизнь».

Крейг вышел из ресторана и направился к пристани, чтобы еще раз полюбоваться яхтами, тихо звеневшими снастями в темноте. Почему они не выходят в море?

Приближаясь к повороту, он увидел в тусклом свете фонарей бредущую навстречу знакомую фигуру, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся Йаном Уодли. Он шел, устало опустив голову, развинченно шаркая ногами, но, в последнюю секунду заметив Крейга, мгновенно преобразился, выпрямился и широко улыбнулся. Уодли сильно растолстел, живот выпирал из неглаженого костюма. Жирная шея вся в складках морщин, галстук с ослабленным узлом болтался на помятой рубашке. Ему давно пора было постричься: густые встрепанные волосы торчали во все стороны, падая на высокий крутой лоб, что придавало ему вид вдохновенного пророка.

— На ловца и зверь бежит! — громко объявил Уодли. — Мой друг, чудо-мальчик!

Уодли и Крейг познакомились, когда последнему исполнилось тридцать, так что укол не остался незамеченным и явно попал в цель.

— Привет, Йан, — кивнул Крейг.

Они обменялись рукопожатием. Ладонь Уодли оказалась неприятно влажной.

— Я оставил тебе записку, — упрекнул Уодли.

— Я хотел позвонить завтра.

— Кто знает, где я буду завтра? — едва ворочая языком, пробормотал Уодли. Очевидно, он уже успел заложить за воротник. Как обычно. Он стал пить, когда его книги перестали пользоваться спросом. Или его книги перестали пользоваться спросом, когда он запил. Что было причиной, что следствием? Какая разница? Результат один.

— Разве ты не останешься до конца фестиваля? — спросил Крейг.

— Я в пустоте, вне времени и пространства, — промямлил Уодли. Он был куда пьянее, чем Крейгу показалось вначале. — А ты что поделываешь?

— Когда?

— Сейчас.

— Просто гуляю.

— Один?

Уодли с подозрением огляделся, словно в уверенности, что Крейг прячет своего сомнительного спутника здесь, среди перевернутых плоскодонок и рыбачьих сетей.

— Один, — кивнул Крейг.

— Одинокий продюсер на длинные дистанции [23] Намек на роман Д. Апдайка «Одинокий бегун на длинные дистанции». , — снова съехидничал Уодли. — Я пройдусь с тобой. Два товарища, ветераны бегства с бульвара Сансет.

— Ты всегда выражаешься кинотитрами, Йан? — раздраженно буркнул Крейг, возмутившись тем, что писатель поставил себя на одну доску с ним.

— Искусство современности. Печать мертва. Спроси хоть любого философа. Веди меня в ближайший бар, вундеркинд.

— С меня на сегодня спиртного достаточно.

— Счастливчик, — позавидовал Уодли. — Ну все равно, я тебя провожу. Должно быть, ты выбрал дорогу надежнее.

Они пошли рядом. Уодли старался держаться прямо и шагать бодро. Когда-то красивое лицо Йана с точеными, почти скульптурными чертами, теперь одутловатое, погубленное пьянством и заплывшее жиром, выражало лишь жалость писателя к самому себе.

— Расскажи, чудо-малыш, что делаешь в этом сортире?

— Решил, что сейчас самое время посмотреть пару фильмов, — пояснил Крейг.

— Я живу в Лондоне. Ты это знал? — резко выпалил Уодли, словно хотел заставить Крейга признать, что тому наплевать на судьбу бывшего друга.

— Да, — кивнул Крейг. — Ну как Лондон?

— Город Шекспира и Марло, королевы Елизаветы и Диккенса, Твигги и Йана Уодли. Еще одна задница. Меня прислали сюда давать репортажи о фестивале в английский журнал для «голубых». Правда, никакого контракта. Оплачивается только гостиница. Если материал пойдет, бросят мне кость в виде пары фунтов. Хотят увидеть волшебное имя Йана Уодли на своей поганой обложке. Погоди, вот когда они прочтут статью, их наизнанку вывернет! Ничего, кроме последнего дерьма, я здесь не увидел. И пусть не думают, что я смолчу. Немного встряхну их голубиное гнездышко! Тот гомик, редактор из отдела искусств, по-моему, так и не научился читать, поэтому считает кино сиюминутной музыкой сфер. Искусством современности. Уверен, что Жан-Люк Годар ежегодно создает по четыре Сикстинских капеллы. Иисусе, он убежден, что Антониони — мастер, а его «Крупным планом» — шедевр на все времена! Как тебе тот бред, что здесь показывают?

— Есть кое-что неплохое, — отозвался Крейг. — Думаю, к концу фестиваля наберется не меньше шести хороших картин.

— Шесть! — хмыкнул Уодли. — Как только составишь список, поделись со мной. Обязательно включу в свой репортаж. Свобода печати. Шесть лучших фильмов, по мнению экс-великого продюсера.

— Тебе лучше вернуться в гостиницу, Йан. Ты начинаешь мне надоедать, — бросил Крейг.

— Прости, — с искренним раскаянием пробормотал Уодли. — За последние несколько лет я совершенно распустился. Манеры не выдерживают никакой критики. Впрочем, как и все остальное. Не хочу я возвращаться в отель. Ничего там нет, кроме скопления блох и незаконченного романа, которому, вероятно, так и суждено остаться недописанным. Знаю, я веду себя как последний подонок. Не стоило срывать злость на старых приятелях вроде тебя. Ты простишь меня, Джесс? — умоляюще повторил он.

— Конечно.

— Мы ведь были когда-то друзьями, правда? — продолжал скулить он. — И когда-то неплохо проводили время. Опрокинули не одну бутылочку. Что-то еще осталось от той дружбы, да, Джесс?

— Осталось, Йан, — солгал Крейг.

— Знаешь, что меня убивает? — сказал Уодли. — То, что сейчас называют манерой письма. Особенно в кино. Актеру достаточно пробурчать: «Ага», или: «Сама знаешь, крошка, я от тебя тащусь», или: «Давай трахнемся», — и это сходит за диалог. Так, по их мнению, благородное животное, считающее себя человеком, общается со своими собратьями под присмотром Господа. А люди, стряпающие нечто подобное, получают по сто тысяч за картину, «Оскаров» и всех девчонок, на которых глаз положат. А я должен писать дерьмовую статейку на две тысячи слов для «голубого» журнала, да еще, считай, задаром.

— Полно, Йан. У всякого художника бывают взлеты и падения. То ты вдруг выходишь из моды, то все вновь возвращается на круги своя. Если, конечно, сможешь этого дождаться.

— Я снова войду в моду лет через пятьдесят после смерти, — проворчал Уодли. — Любимец грядущих поколений Йан Уодли. А как ты? Что-то в последнее время совсем не вижу в воскресных приложениях панегириков тебе.

— Я в академическом отпуске, — пояснил Крейг. — Пребываю в безвестности, вдали от славы и популярности.

— Чертовски он долгий, твой отпуск, — заметил Уодли.

— Что поделать.

— Кстати, околачивается тут некая девица по фамилии Маккиннон, называющая себя репортером. Все пыталась выкачать из меня сведения о тебе. Осаждала хитрыми вопросами. О женщинах. Девушках. Твоих друзьях. Врагах. Похоже, ей известно о тебе куда больше, чем мне. Ты с ней говорил?