Томас Рид - Избранные произведения. Том II

Когда дым рассеялся, я мог удостовериться, что все птицы улетели, за исключением одной, которая лежала у самого берега. Не покидая своего ружья, я прыгнул на остров и направился к тому месту, где лежала моя добыча. На это потребовалось всего несколько секунд, но когда я возвратился к лодке, то оказалось, что ее подхватило течением, и она, тихо покачиваясь, была уже в четверти мили от острова. Моей первой мыслью было броситься в воду и догнать удалявшуюся лодку. Но оказалось, что даже у самого берега озеро было очень глубоким, и я в ту же минуту понял, что лодка была для меня безвозвратно потеряна. Однако я не сразу осознал весь ужас своего положения. Я находился на уединенном острове среди озер, в полумиле от его берега, один и без лодки. Но что же в этом было особенного? Многим, верно, случалось находиться в подобном положении, и они от этого не приходили в отчаяние!

Таковы были мои первые мысли; но они вскоре уступили место соображениям другого рода. Лодку мою уносило все дальше и дальше. Осмотревшись кругом, я заметил, что озеро было в центре огромного болота, по которому нельзя было пройти, если бы я даже смог добраться до него, но об этом нечего было и думать, так как на острове не было ни деревьев, ни кустов, ни каких бы то ни было жердей, из которых можно было бы построить плот. Когда я все это принял во внимание, то в моей душе все перевернулось. Правда, что я находился на озере, имевшем в ширину всего одну милю; но при моей беспомощности это было все равно, как если бы я находился на небольшом утесе среди Атлантического океана. Я отлично знал, что в этих непроходимых болотах на много миль в окружности не было никаких поселений, я знал, что ни одна человеческая душа не увидит и не услышит меня. Не было ни малейшей надежды, что кто-либо вздумает приблизиться к этому озеру, и мне легко было убедиться, что я был первым человеческим существом, вздумавшим посетить эти мрачные воды. Об этом красноречиво свидетельствовало то, что птицы смело пролетали почти над самой моей головой. У меня больше не было ни малейших иллюзий относительно моей участи, ясно было, что без помощи мне не удастся выбраться из этого ужасного озера и придется погибнуть на острове или утонуть, при попытке добраться до ближайшего берега.

Эти мысли быстро пронеслись в моей голове; факты были налицо, расчеты вполне основательны и выводы неопровержимы. Не оставалось ни одного обстоятельства, на котором я мог бы основать хотя бы слабую надежду. Нечего было и ожидать, чтобы кто-нибудь заметил мое отсутствие и отправился на поиски. Скромные жители деревушки, которую я утром покинул, меня совершенно не знали; я был для них чужим, и притом они смотрели на меня как на чудака, любившего уединенные прогулки и собиравшего сорные травы, птиц, насекомых и пресмыкающихся, на которых они не обращали ни малейшего внимания. Если бы мое отсутствие продолжалось даже несколько дней, то и тогда никто не вздумал бы меня искать, так как все привыкли к моим исчезновениям и появлениям через более или менее продолжительное время. Невеселые мысли теснились в моей голове, и я чувствовал, что отчаяние охватило меня. Я начал громко кричать, но скорее бессознательно, чем в надежде быть услышанным.

Мне ответили только эхо и безумный хохот белоголового орла.

Я перестал кричать, бросил ружье на землю и сам упал около него. Я понимаю, что чувства человека, брошенного в тюрьму, не должны быть оптимистичными. Мне иногда случалось блуждать в прериях, не зная, куда направить свои стопы. Это еще хуже тюрьмы, ибо чувствуешь себя одиноким.

Но я готов лучше двадцать раз заблудиться в прериях, чем снова очутиться покинутым на уединенном островке. В самой мрачной тюрьме заключенный знает, что около него есть люди, хотя бы это были только его тюремщики; человек, заблудившийся в прериях, чувствует себя однако же свободным в движениях, но на своем островке я испытывал и отчаяние и безысходность.

Убитый горем, я пролежал, должно быть, несколько часов в полубессознательном состоянии. Солнце начинало уже садиться, когда я понемногу стал приходить в себя. Странное обстоятельство заставило меня очнуться: я был со всех сторон окружен отвратительными пресмыкающимися. Я не сразу сообразил, что это явь, казалось, что я вижу все это в плохом сне, но когда до моего слуха дошли разнообразные звуки, издаваемые безобразными созданиями, то я пришел в себя окончательно. Я понимал всю опасность такого соседства. В темноте что-то пыхтело, точно кузнечные мехи, и время от времени раздавался рев, похожий на бычий. Возле меня было около сотни аллигаторов, и некоторые из них отличались чудовищными размерами. Во время моего забытья они так осмелели, что подступили ко мне очень близко; их тусклые глаза светились в темноте жутким блеском.

Я инстинктивно вскочил на ноги, и чудовища, напуганные этим, поспешили укрыться в глубоких водах озера. Это меня несколько ободрило. Я чувствовал себя теперь не столь одиноким и первый раз в жизни понял, что даже крокодилы могут человеку составить общество. Я начал несколько спокойнее смотреть на ситуацию, в которой оказался, обошел весь остров, но опять-таки пришел к заключению, что выбраться отсюда не было ни малейшей возможности.

Остров представлял из себя не что иное, как песчаную мель, которая понемногу начинала выступать из воды. Вся растительность острова состояла из нескольких кустиков травы, так что пришлось отказаться от мысли построить плот. Нечего было и думать о переправе вплавь, так как огромные крокодилы, сопя и фыркая, плавали во всех направлениях и в своей родной стихии чувствовали себя гораздо смелее, чем на суше. Если бы я вздумал плыть, то аллигаторы, окружив меня, живо покончили бы со мной.

Я ходил по острову взад и вперед, прислушиваясь к новым звукам, раздававшимся в ночной тиши. Но самым ужасным был плеск и рев плававших аллигаторов, это напоминало мне о близкой опасности и о том, что я не должен ни на минуту смыкать глаз. Стоило мне просидеть неподвижно несколько минут, как эти чудовища вылезали на берег и дерзко приближались ко мне. В этих условиях было бы безумием думать о сне. Время от времени я вскакивал на ноги, кричал, размахивал ружьем и прогонял аллигаторов в воду, куда они прыгали с легким плеском, но не выказывая особого страха. С каждой новой попыткой с моей стороны спугнуть этих непрошеных гостей, они становились все смелее и смелее, так что в конце концов ни мои крики, ни угрожающие жесты не могли заставить их удалиться с острова: они только отступили от меня на несколько футов, образовав живое кольцо вокруг того места, где я сидел.

Это соседство начинало меня беспокоить, а потому, зарядив ружье, я выстрелил, но не убил ни одного из осаждавших меня аллигаторов. Чтобы смертельно ранить это животное, надо попасть ему в глаз или между передними ногами. Темнота не позволяла мне прицелиться в нужное место, и пуля отскочила от панциря, не причинив ни малейшего вреда. Однако громкий выстрел и огонь произвели-таки значительный переполох среди моих неприятелей, и они поспешно убрались в воду, не смея оттуда показываться в продолжение довольно долгого времени. Несмотря на явную опасность, я чувствовал такую усталость, что глаза мои начали слипаться. Воспользовавшись этим, аллигаторы снова вылезли на берег и так близко подошли ко мне, что я начал задыхаться от неприятного мускусного запаха, который исходил от животных. Одно из чудовищ, видимо, собиралось напасть на меня, о чем я догадался по изогнутой форме его спины. Я едва успел отскочить в сторону и избежать удара могучим хвостом, которым крокодил начал в ту же минуту размахивать в том месте, где я только что сидел и собирался уснуть. Пришлось снова выстрелить, чтобы обратить аллигаторов в бегство.