Томас Рид - Избранные произведения. Том II

Перед отъездом с прииска я со своими компаньонами устроил маленький прощальный обед нашим приятелям диггерам. После обеда один из рудокопов, по фамилии Неттон, предложил, чтобы каждый рассказал историю своей жизни. Предложение было принято и все принялись излагать свои автобиографии. Когда дошла очередь до Олифанта, мы услыхали следующее:

«Мой отец — скваттер из Нового Южного Уэльса, где я и родился, — начал свою автобиографию «Слон». — Семнадцати лет от роду меня отправили в Англию заканчивать свое образование. Я был снабжен деньгами в достаточном количестве, и мои родители желали, чтобы я себе ни в чем не отказывал. Во время своей студенческой жизни я особенно увлекся спортом. Никто из студентов не мог состязаться со мною в силе и ловкости. Я был первым игроком в мяч и первым гребцом. Любил я также хорошо одеваться. Во время своих поездок по Европе я щеголял своими костюмами и изяществом манер.

У моего отца была сестра, жившая в Лондоне, богатая вдова, имевшая только одну дочь. Я был у своей тетки раза два или три, так как отделаться от этих посещений не мог. Муж моей тетки умер за несколько лет до моего приезда в Англию. Он происходил из аристократической титулованной фамилии и после смерти оставил своей вдове около пятидесяти тысяч фунтов стерлингов.

Мой отец считал свою сестру очень важной особой в свете и очень аккуратно и регулярно поддерживал с нею переписку.

Когда мне исполнилось двадцать два года, я получил от отца письмо, в котором он приказывал мне немедленно жениться на моей кузине! Оказалось, что они с теткой давно решили этот вопрос, но со мной не сочли даже нужным посоветоваться. Мой отец прельстился планом сделать из меня важную в сем мире особу. Только я-то сам никак не мог смотреть на дело с такой точки зрения. Моя кузина не только не являлась хоть сколько-нибудь благообразной, но была положительно некрасива, а для меня так даже просто противна. К тому же она была на шесть лет старше меня.

Я побывал у моих родственников. Там, оказывается, делались уже все приготовления к свадебному торжеству.

Я сел на корабль и отправился на родину. По возвращении домой я объявил отцу, что никогда не женюсь на своей богатой кузине. Мой отец страшно рассердился и сказал, что в таком случае он не будет считать меня своим сыном. Я пытался убедить отца в своей правоте, но никакого толку из этого не вышло. В конце концов он сказал мне, чтобы я убирался из его дома и сам себе зарабатывал пропитание, как знаю.

Я ушел из родительского дома. Первое время пришлось сильно голодать, пока я не нашел себе занятия. Я сделался кучером наемного экипажа, то есть, другими словами, нанялся в кэбмэны или извозчики, и в продолжение некоторого времени разъезжал по улицам Сиднея. Мой отец, увидя, что я способен прожить самостоятельно, без его помощи, начал проявлять интерес к моим делам. Он старался открыть причину, почему я с таким отвращением отношусь к его проекту женить меня на богатой кузине.

Вскоре он узнал, что я полюбил бедную девушку, которая жила вместе со своей матерью, добывая тяжелым трудом свое пропитание, работая по четырнадцать часов в сутки. Факт, что я отказался жениться на кузине с пятьюдесятью тысячами фунтов и с положением в высшем обществе и влюбился в бедную, безродную девушку, на которой хочу жениться, показался моему отцу настоящим безумием. Он известил, чтобы я забыл о том, что у меня есть отец.

Когда в Австралии открыли золото, я решил отправиться на прииски попытать счастья. Мне повезло. Я заработал довольно много денег и завтра уезжаю в Сидней. Там я найду свою любимую девушку и женюсь на ней. У меня теперь порядочное состояние, и я могу отлично устроить свою домашнюю жизнь».

После Олифанта наступила очередь Билла-Матроса.

«Когда я был маленьким мальчиком, — начал он, — меня все называли уличным мальчишкой. И, действительно, я целыми днями шлялся по улицам и докам Ливерпуля. Почти ребенком меня отдали в ученье одному ремесленнику. Ремесло мне не понравилось, но еще более того я невзлюбил своего хозяина. В конце концов я до того его возненавидел, что однажды убежал и сделался форменным уличным бродягой.

Конечно, жизнь в таком качестве была не настолько хороша, чтобы позволить мне привыкнуть к подобному существованию; это было вечно полуголодное существование. Однако я вел такой образ жизни в продолжение целого года.

Раз, в один солнечный день, я лежал на куче мусора. Проходивший мимо какой-то господин запутался в тряпье, которое составляло мой костюм, и упал в мусор. Он сейчас же вскочил, схватил мен за шиворот и начал трясти до тех пор, пока сам не почувствовал полного изнеможения и усталости от этого странного занятия.

Пока он производил надо мною этот опыт, я не оставался в бездействии. Ногтями и зубами я сопротивлялся неизвестному человеку. Я его царапал, кусал и бил своими ногами. Мое отчаянное сопротивление, по-видимому, оказало благоприятное действие на него; он вскоре оставил свое занятие и объявил, что я — «знаменитый маленький злодей», «храбрый маленький бродяга», и наградил меня еще целым рядом подобного рода эпитетов. Потом он взял меня под руку, потащил рядом с собою, задавая мне в то же время целый ряд вопросов о моем доме и о моих родителях.

Несмотря на суровые слова, общее выражение лица этого человека внушало доверие и было так благодушно, что я без всякого сопротивления позволил незнакомцу вести меня, куда ему было угодно. В конце концов он привел меня на борт корабля и поручил заботам одного из старых матросов. В первый раз за последние три года я был одет в чистый и приличный костюм. Человек, который привел меня на корабль, был добродушный и эксцентричный старый холостяк, лет пятидесяти. Он был собственником и капитаном корабля, делавшего рейсы между Ливерпулем и Кингстоном, на острове Ямайке.

С этим человеком я пробыл на корабле семь лет. Если бы я был его собственным сыном, то он не мог бы с большим рвением и старанием заниматься моим образованием и умственным развитием. Всеми своими знаниями и воспитанием я обязан исключительно этому благородному человеку.

Мне было около двадцати одного года, и я был уже старшим офицером на корабле. Мы возвращались из Кингстона с большим грузом, как вдруг поднялся сильный ветер. Уйти от приближающейся бури нам не удалось. Буря разразилась ужасная и с каждой минутой все более и более усиливалась. Мы начали уже терять всякую надежду на спасение и стали готовиться к смерти. Громадная волна хлынула вдруг на корму и унесла с собою капитана и двух матросов. О спасении их нечего было и думать. Все трое погибли. После этого буря стала утихать, и корабль был спасен. Но я лишился своего покровителя, которого любил не меньше, чем отца. Я опять остался один на белом свете.