Томас Рид - Избранные произведения. Том II

— Вот уже неделя, как я жду Тома Редстона, — говорил он, — что же бы это значило? Возможно ли это? Он знает, что Джек Вильямс его ждет. Впрочем, это всегда бывает так, когда у траппера есть жена и дети!.. Ему бы следовало оставить ловлю бобров и заняться чем-нибудь другим! Странно, что и Раф не идет! Славный мальчик! Из него выйдет настоящий траппер!.. Что бы это могло значить?..

Джек Вильямс замолчал, и из трубки вырвалась темная струя дыма.

— Я променял все его меха на звонкие доллары, а он не идет за ними! Непонятно!.. Если старик не может прийти, то что же могло задержать его сына? Кто мне это объяснит?

Его нетерпение с каждой минутой увеличивалось.

Вдруг он пронзительно вскрикнул, как кричат индейцы, когда хотят выразить удивление, гнев или радость. Он вскочил, повалил стул, попавшийся на дороге, бесцеремонно толкнул нескольких людей и бросился навстречу молодому человеку, только что вошедшему на веранду. Старик молча обнял молодого человека и повел к своему столу.

Прибывший был одет точно так же, как и Джек Вильямс. Он был высок и строен; каждое его движение было полно грации и силы. Лицо уже загорело от солнца, но было нежно и красиво, и в то же время в нем было видно мужество, твердость души и сила воли. Это был любимец Джека Вильямса. «Он плавает как рыба, — говорил он о молодом человеке, — он бегает так же быстро, как летит стрела, выпущенная индейцем из лука; он зорок как орел; его рука так же сильна, как лапа серого медведя, а жучок, носящийся в воздухе, не улетит от его выстрела. Его походка до того легка и неслышна, что сам сиукс [168] Сиукс — одно из индейских племен. в сравнении с ним кажется подкованной лошадью!»

Так образно выражаются индейцы, когда хотят похвалить кого-нибудь, и такими словами выражалась чрезмерная любовь Джека Вильямса к Рафу, сыну Тома Редстона.

Джек Вильямс подвел Рафа к столу и взглянул на него. Его поразил черный шелковый платок, небрежно повязанный у юноши на шее, он наклонился к уху Рафа, как бы боясь, чтобы кто-нибудь не услышал его слов, и шепотом спросил:

— Отчего вместо красного платка, который так идет тебе, ты надел черный? Что это значит?..

С этими словами он подошел ближе, положил молодому человеку руки на плечи, взглянул ему в лицо и невольно вздрогнул. Всегда такое веселое, улыбающееся, теперь это молодое лицо было мрачно и печально.

— Ах, у нас случилось несчастье! — отвечал юноша, тяжело вздыхая. — Я надел траур…

— Что? Траур? — перебил его Вильямс. — По ком же ты его надел? Неужели по твоей матери, лучшей женщине во всем Союзе?.. Ну, говори же?

— Вы не даете мне договорить! — скромно отвечал Раф. — Моя милая мать жива и здорова, но она убита горем и день и ночь плачет!

Руки Вильямса задрожали и он с отчаянием вскрикнул:

— Раф! Что ты говоришь? Неужели твой отец, Том Редстон, умер? Лучший охотник западных лесов! Лучший товарищ!

— Да, — тихо отвечал юноша, — он умер, и мы похоронили его под большим кленом в нашем саду!

У Вильямса задрожали руки; он почти упал на стул, закрыл лицо руками и застонал. В первый раз в жизни плакал Вильямс, этот твердый, как старый дуб, человек; грудь его тяжело поднималась. Раф сел против него, и слезы текли по его нежным щекам.

Так они долго сидели друг против друга. Шумная толпа не обращала внимания на отчаяние старика, который оплакивал своего друга, товарища всех радостей и лишений охотничьей жизни. В продолжение сорока лет они жили душа в душу.

Наконец Вильямс поднял голову.

— Сиукс сказал бы, что Великий Дух переселил душу славного воина и охотника в обильные райские леса! — сказал он наконец. — Знаешь ли, в этих словах дикарю слышится утешение.

— Христианину дано большее утешение, — кротко заметил Раф.

— Знаю, знаю!.. Без этого бы сердце разорвалось на части! Раф! Твой отец был чудный человек! Преданная душа! Таких больше нет на свете! — продолжал Вильямс глухим голосом. — Как часто из-за меня бросался он в опасность. Однажды я в Скалистых горах встретил серого медведя. Я поторопился, выстрелил и дал промах. Да будет проклят этот выстрел! Медведь встал на задние лапы и с ревом бросился на меня. Одним ударом лап он подмял меня под себя и сломал мне ключицу. Я упал. А твой отец был далеко; он осматривал расставленные капканы — от него помощи мне ждать было нечего. Я прочитал молитву и отдался воле Божьей. Однако ж я не потерял присутствия духа и ударил медведя ножом; но и этот удар был такой же плохой для траппера, как и выстрел. И, вдруг, неожиданная развязка: медведь подпрыгивает и падает мертвым навзничь! Это выстрелил твой отец. Он заметил медвежий след, оставил бобров и прибежал вовремя ко мне на помощь. Том попал прямо в дьявольский глаз медведя. Он меня спас, но моя ключица была сломана, и я ужасно страдал. Твой отец сорвал с себя белье, перевязал рану и приложил к ней медвежье сало. В продолжение шести недель он делил все свое время между работой и заботами обо мне. Он лечил меня и ухаживал за мною, как мать за своим ребенком, до тех пор, пока я совершенно не выздоровел. Это только один случай из его добродетельной жизни, но я могу рассказать тысячу подобных. И этого человека больше нет! О, Боже мой! Боже мой! Зачем же я еще жив! Тома нет; не стало лучшего охотника, ловца бобров, храбрейшего воина и самого верного, преданного друга!.. О, зачем ты меня оставил!

Его голова еще ниже опустилась, и он снова застонал.

— Вы не одни, дядя Вильямс, я не оставлю вас! — сказал с волнением Раф, крепко пожимая руки старика.

Вильямс поднял голову и взглянул на Рафа.

— Да, ты такой же славный, как твой отец! Но все же мне не достает его! Понимаешь ли ты это, дитя?

— Я вас люблю так же, как он любил вас! — сказал ласково Раф, при виде горя старика забывавший свое собственное.

— Я знаю, что ты меня любишь, Раф! Теперь это мое единственное счастье! Но ты не можешь оставить свою бедную мать!

— Всемогущий Бог покровитель всем вдовам и сиротам, — учит нас священное писание.

— Там так сказано? — спросил Вильямс, тяжело вздыхая. — Но что же ты думаешь делать, Раф?

— Идти с вами на бобровую охоту, дядя Вильямс.

— И твоя мать согласна на это?

— О, да! Очень охотно!

— Что за чудесная женщина! Она стоила такого человека, как Том! — вскрикнул с увлечением Вильямс, и потом, подумав немного, продолжал. — Мне твой отец говорил что-то о вашей маленькой ферме.

— Он, должно быть, сказал вам, что за нее еще не все заплачено? — спросил Раф.

— Да, кажется, что так. Он мне говорил даже, сколько осталось заплатить, но теперь я решительно все забыл.

— Двести долларов, — отвечал вздыхая Раф. — Может быть, можно заплатить часть долга из доли моего отца? Матушке немного надо для жизни. Я огородил наши поля тыном, засеял маисом и пшеницей и засадил картофелем. Одно поле я засеял луком. В саду развел огород. Хозяйство в порядке: куры несутся, обе коровы телятся и три свиньи роются в земле, отыскивая себе пищу. Мать в работе забудет свое горе, а добрые люди не оставят ее одну. Если будет удачная охота и хороший лов, то я вернусь домой на будущий год и все, что заработаю, принесу матери.