Томас Рид - Избранные произведения. Том II

Хотя мы ни слова не сказали другу другу, но во взглядах, которыми мы обменялись, было что-то, сразу обнаружившее инстинктивный антагонизм, возникший между ним и мной. Уверен, что он почувствовал в точности то же самое.

Я угадал, что он был тем, кого называют на юго-западе «булли», то есть задира, забияка. На это указывали его манеры, слова и весь тон. Но его нахальство не могло замаскировать ту низость, которая сквозила во всех его чертах. В его круглых и несколько сутуловатых плечах, в короткой и толстой шее было что-то, говорившее, что он, не задумываясь, сможет пойти на любое преступление. Не нужно было видеть ни ручки пистолета, торчавшей из-за его пояса, ни кинжала, чтобы заключить, что он готов по малейшему поводу и даже без всякого повода пустить в дело это оружие.

Вид этого совершенно ненужного вооружения сразу возбудил во мне отвращение. Оно еще больше усилилось, когда я услышал, каким тоном Брадлей говорил с моим спутником, обращавшимся с ним намного вежливее.

А когда Брадлей заговорил о сестре молодого человека, когда я заметил досаду последнего и наконец те взгляды, которые бросал на меня Брадлей, я готов был вызвать его на ссору, и, может быть, между нами произошла бы какая-нибудь неприятность, удались он несколько позже.

— Это ваш приятель? — спросил я Вудлея.

— О нет!

— Значит — друг вашего отца?

— Отец его терпеть не может.

— Тогда это, видимо, просто ваш старый знакомый: он так хорошо знает все ваши дела.

Говоря это, я больше всего думал о мисс Вудлей. Почему Брадлей сказал, что не видел ее? Почему моему спутнику так не понравилось, что он о ней заговорил?

— Да, — ответил молодой человек, — это старое знакомство. Он хорошо знал наши дела, по крайней мере, до последнего времени. Я должен вам сказать, что мы даже воспитывались вместе. Его плантация была рядом с нашей, теперь же большая ее часть входит в состав нашей. Потому-то он и сказал, что посетил свою родину.

— А теперь он уже не ваш сосед?

— Нет, он все продал.

— Вот оно что…

— Да. Нат считался здесь сорвиголовой, если не хуже. Он мало работал, тратил много денег, бывал в сомнительных местах и не менее сомнительном обществе, как и его отец. В один прекрасный день он вынужден был все продать, чтобы уплатить долги. Так как его земля граничила с нашей, то мы купили большую ее часть и несколько его невольников. Эти негры рассказывают про Ната ужасные истории. Если они хоть наполовину верны, его нужно избегать и опасаться. Меня особенно удивляет, что брат Генри бывает у него и сам его частенько принимает. Может, потому что его плантация недалеко от той, о которой говорил Брадлей. Кажется, он в самом деле зарабатывает много денег, как писал мне брат. У него около сотни негров, и его карманы всегда набиты золотом. Никто не знает, что ему помогло выбраться на поверхность. Но мне думается, что он добывает средства в игорных домах Нового Орлеана. Брат пишет, что он ездит туда зимой, живет там некоторое время и возвращается всегда с деньгами. В прошлом году он купил для своей плантации около пятидесяти негров, я уж не говорю о том, что владения его тоже расширились.

— Просто невероятно!

— Вы хорошо знаете Новый Орлеан? Много там играют?

— Да, очень много.

— Тогда не удивительно, что Брадлей составил себе состояние игрой. Если при этом играют в пикет, то, конечно, он всех обыгрывает. Еще ребенком он обыгрывал в эту игру негров своего отца.

— Он играл с неграми?

— Он может играть с кем угодно, лишь бы у того было что проиграть. Вы не удивитесь поэтому, что я был с ним несколько холодей, хотя мы школьные товарищи.

— Я ничуть этому не удивляюсь. По-моему, вы вправе держать его от себя на еще большем расстоянии.

— Да, наверное. А Генри вообще не следовало бы бывать у него.

— Но что же их связывает?

— О, многое! И этот мерзавец может там свободно говорить с Корнелией, как он называет нашу сестру. В Миссисипи довольно странные нравы. Как вы знаете, там большинство земель принадлежит всевозможным спекулянтам, которые ничуть не заботятся о том, с кем они имеют дело, лишь бы те платили. Брат мой славный малый, но неразборчив в знакомствах, — ему бы только охотиться со своими знакомыми. Страсть к охоте и заставила его поселиться там, хотя он в этом и не признается. В наших краях редко встретишь медведя, а серны и антилопы почти совсем перевелись, на берегах же Миссисипи много и пушного зверя, и пернатой дичи.

— Да, я тоже слышал об этом.

— Но, извините, я вам порядком, должно быть, надоел своими разговорами, да и наши лошади подустали. Вот гостиница старого Списера; если угодно, мы там пообедаем и отдохнем, а вечером, когда спадет жара, поедем дальше в Колумбию.

Мы сошли с лошадей перед воротами гостиницы «Ладайет» и, обменявшись любезностями с хозяином майором Списером (в Тенесси все содержатели гостиниц — по меньшей мере майоры), отдали своих лошадей вышедшим неграм. В гостинице нам подали жареный картофель и поросенка. Этого было достаточно, чтобы подкрепиться, а вечером, после отдыха, мы снова пустились в путь.

Из всех эпизодов моей жизни я ни об одном не вспоминаю с таким удовольствием, как о моем кратком пребывании на хлопковой плантации Вудлеев.

Мне показали зеленые зерна хлопкового растения, покрытые как бы легким пухом. Показали, как их сеять, как отделять сорняки от молодых побегов. Я видел, как растение принимает сначала форму белоснежного цветка, как потом лопается плодовая коробка, появляется кусок белого хлопка. Я познакомился также и со сбором хлопка, со способом его прессовки, упаковки и окончательного приготовления к отправке на рынок.

Все это мне в основном рассказывал Вальтер Вудлей, но и его очаровательная сестра участвовала в этих беседах, которые я, наверное, никогда не забуду. Они были настолько интересны, что я с удовольствием прослушал бы их еще раз и остался бы для этого даже до следующего сбора урожая, но в своем положении случайного гостя я, конечно, не мог этого себе позволить. Поэтому, пробыв неделю на плантации, я уехал.

Казалось, в этом милом благополучном гнезде Вудлеев не могло быть скрытой раны, которая есть во всяком семействе, но я все же чувствовал, что это не так. Впрочем, это были лишь смутные догадки, но и их было достаточно, чтобы огорчить меня.

Я не забыл Ната Брадлея, не забыл и той развязной манеры, с которой он говорил о делах Вудлеев, а в особенности того вида, с каким он смел касаться даже имени Корнелии.

О Брадлее не раз упоминали в семье Вудлеев, и Вальтер не преувеличивал, говоря об антипатии своего отца к Брадлею. В этом нельзя было сомневаться. Старый джентльмен всегда говорил о нем в самых резких выражениях и называл не иначе, как «этот негодяй». Видно, ему было известно что-то серьезное об этом человеке, и настолько серьезное, что он не решался рассказать этого ни детям, ни слугам.