Томас Рид - Избранные произведения. Том III

Эмпайр Сити, если смотреть на него со стороны океана, выглядел малопривлекательно и не представлял собой объект, достойный наблюдения. Также не представляют никакого интереса большой купол Св. Паула в Лондоне, Триумфальная Арка в Париже или даже Отель имени Св. Чарльза, когда вы огибаете Англию по морю, как считают жители Нового Орлеана. Если вы подплываете к Нью-Йорку, ваш взгляд выхватывает из открывающейся картины два-три острых шпиля, которые скорее предназначены скрасить архитектуру большой деревни, а также возвышающийся купол, который скорее всего является крышей цирка или просто миражом, воздушным замком. Привлекающий наибольшее внимание объект — любопытный круглый Замок с садом позади него; но лишь отдаленный взгляд не способен заметить его запущенное состояние, и, только приблизившись, можно увидеть такое, что заставит прекратить его рассмотрение.

Нужно однако отметить, что Нью-Йорк имеет замечательную возможность искупить свою запущенность, если взглянуть на побережье. Это все еще собственность городских властей, как я полагаю; и если бы это принадлежало Хаусману, вместо Хоффмана, мера города, Манхеттен вскоре представился бы заливу во всем своем великолепии, достойный прекрасного устья реки с тем же названием.

Завершим наше краткое отступление на гражданские, экономические и архитектурные темы и вернемся к пароходу компании Камбрия, на скором ходу прокладывающему путь в океан.

Революционный лидер не думал ни о чем подобном, когда стоял на палубе и бросал свой прощальный взгляд на Нью-Йорк. Его мысли были совсем о другом, и одна из них — правильно ли он поступил, приняв приглашение возглавить революционный поход в Европу?

Он оставлял землю, на которой долго жил и которую любил, любил ее людей и ее институты. Он пускался в весьма рискованное предприятие, чреватое большой опасностью; не как легально воюющий солдат, который ничем не рискует, если проиграет на поле битвы, — он сохранит свою жизнь и попадет в плен; но как революционер и мятежник, который, если будет побежден, не может надеяться на снисхождение, — его ожидает только позорная смерть, и он даже не будет похоронен.

В то время, однако, все было по-другому, мятежник и патриот означало одно и то же, пока первое не было опозорено крупным восстанием — первым в истории, жестоким и бесполезным, первым, которое по праву может называться бесславным.

А до этого таким званием можно было гордиться, это была священная обязанность; и, вдохновленный этими мыслями, он смотрел вперед без опасений, а назад — без большого сожаления.

Было бы неправдой утверждать, что он был совсем безразличен к тому, что оставлял. Много истинных друзей осталось в покидаемой им стране, множество рук, которые он тепло пожимал, возможно, никогда более не встретятся в рукопожатии!

И, кроме того, был еще один разрыв, переживаемый острее остальных.

Правда, всплеск эмоций, охвативший его на палубе покидавшего Ньюпорт парохода некоторое время назад, уже поутих.

Неделя прошла с тех пор, неделя в бурных сценах вольного обращения со спиртными напитками в комнате, окруженной храбрыми флибустьерами, неделя в пивных барах вместе с сосланными республиканскими патриотами, неделя в звоне бокалов, наполненных рейнским вином и осушенных под песни Шиллера и дорогой немецкой родины.

Таким образом, эта бурная жизнь, сменившая спокойствие ньюпортской гостиницы, была на пользу Майнарду. Это позволило ему меньше думать о Джулии Гирдвуд. И все же воспоминание о ней посетило Майнарда, когда пароход миновал Остров Исланд и проследовал через пролив Нарровс.

Но прежде чем Санди Хук скрылся из глаз, мысли об этой гордой девушке окончательно его покинули, причем раз и навсегда!

Эта решительная перемена нуждается в разъяснении.

Последний взгляд на землю, где осталась возлюбленная, не способен успокоить влюбленное сердце. Не это привело к такому резкому изменению состояния влюбленности.

Не мог быть такой причиной и разговор с Розенвельдом, стоявшем в стороне и излагавшем ему на ухо революционные идеи, которыми Граф был увлечен.

Перемена имела под собой причину, совершенно отличную от всего этого, возможно, единственную, способную привести к такому результату.

«Un clavo saca otro clavo,» — говорят испанцы, более всех остальных народов преуспевшие в использовании крылатых выражений. «Клин клином вышибают». Прекрасное лицо может быть забыто, только если вместо него появится другое лицо, еще более прекрасное.

Именно это и произошло с капитаном Майнардом.

Повернувшись, чтобы спуститься по ступенькам лестницы, он увидел лицо настолько прекрасное, и в тоже время такое необыкновенное, что почти механически изменил свое намерение и задержался на палубе.

Не прошло и десяти минут после этого, как он всей душой полюбил ребенка!

Найдется тот, кто сочтет такое неправдоподобным; возможно, объявит это неестественным.

Однако это было именно так, поскольку мы опираемся на подлинные факты.

Майнард повернулся лицом к тем немногим пассажирам, которые оставались на верхней палубе; большинство из них устремило взгляд на землю, которую они покидали. Но среди них он заметил пару глаз, которые смотрели на него. Сначала он заметил в них не более, чем простое любопытство, — он также выразил это своим ответным взглядом, и мысли его были такими же.

Он увидел ребенка с великолепными золотыми волосами — это заставило его снова взглянуть на девочку. И уже повторный взгляд сказал ему: есть кто-то, рассматривающий его с чувством, далеким от простого любопытства.

Переместив свой взор с волос на ее глаза, он заметил в них необыкновенный вопросительный взгляд — как у газели или молодого оленя, гуляющих по зоопарку, взгляд животного, покорного своему хозяину.

Если бы такой взгляд был мимолетным, Майнард мог бы его уловить, но не запомнить.

Однако это было не так. Ребенок продолжал глядеть на него, не обращая внимания больше ни на кого другого.

Все это продолжалось до тех пор, пока человек с благородным лицом, седыми волосами и облеченный отеческой заботой, не подошел к ней; он взял ее нежную ручку и увел с собой вниз.

Подойдя к лестнице, она еще раз оглянулась назад и бросила тот же самый удивительный взгляд; и затем снова, перед тем как ее прекрасное лицо с золотыми красивыми волосами скрылось, когда она спустилась вниз и исчезла за линией пола палубы.

— Что с тобой, Майнард? — спросил Граф, заметив, что его товарищ неожиданно стал тихим и задумчивым. — Кажется, ты так глядел на эту молодую поросль, как будто она твоя собственная!

— Мой дорогой Граф! — отозвался Майнард, говоря вполне серьезным тоном. — Я прошу тебя, не шути надо мной, ты сейчас перестанешь смеяться, если я скажу тебе, что ты в точности угадал мое желание.