Томас Рид - Избранные произведения. Том III

Между ним и надменным баронетом возник барьер, который Майнард не в состоянии преодолеть — их разделяла пропасть социального неравенства!

Неужели нет никаких способов изменить это? Ни одного способа получить согласие на продолжение отношений с дочерью баронета?

В течение долгих часов эти вопросы мучили его; обессиленный, он заснул, так и не найдя ответа на них.

В это же время Бланш лежала на своей кровати без сна и долгие часы размышляла над теми же проблемами.

У нее были несколько другие мысли, в том числе и такие, что вызывали страх. Её страшил разговор с отцом!

Вернувшись в свою комнату, она сумела в тот день избежать неприятного разговора.

Но на следующий день, когда ей придется встретиться с отцом, — она, скорее всего, вынуждена будет дать объяснения происшедшему. Казалось, ничего нового уже нельзя было добавить к этому. Но необходимость успокоить её отца и повторение того, что уже известно, могло быть достаточно неприятным и причинить ей боль.

Кроме того, был ещё один её поступок, уже после того, что все это случилось, — тайное послание, маленькая записка, переданная Майнарду. Она сделала это наскоро, уступив инстинкту любви, которая полностью владела ей в ту минуту. Теперь, в спокойном состоянии, в тиши своей комнаты, смелость оставила её, и девочка сомневалась, правильно ли она поступила.

Это было скорее опасение за последствия, чем раскаяние в самом поступке. Что, если отец узнает и об этом? Или если он будет догадываться и расспрашивать её?

Она знала, что ей придётся признаться. Она была ещё слишком юная и бесхитростная, чтобы отпираться. Правда, в последнее время она так и делала, но в общем это было иное, чем говорить неправду. Если это неправда, то и притворную стыдливость можно считать извинительной.

Но её отец так не думал, и она знала об этом. Рассерженный на неё за то, что он увидел, он придёт в ещё большее негодование, если узнает о записке, — возможно, устроит скандал. Как ей предотвратить это?

Она решила поделиться своими страхами.

— Дорогая Сабби! — сказала она. — Ты думаешь, он догадается об этом?

Вопрос был обращен к темнокожей служанке, которая расположилась на крошечном диванчике в вестибюле, рядом с комнатой Бланш, чтобы в этот поздний час прислуживать своей юной хозяйке, разговаривать с ней и утешать её.

— О чём вы говорите? И кто должен об этом догадаться?

— О записке, которую ты ему передала. Мой отец, разумеется.

— Ваш отец? Я не передавала ему никакой записки. Вы что-то перепутали, мисс Бланш!

— Нет-нет. Я имею в виду записку, которую ты передала ему — тот листок, который я поручила тебе передать.

— О, передать масса Майнарду! Конечно, я передала ему записку.

— И, — как ты думаешь, — тебя никто не видел?

— Не беспокойтесь об этом. Никто не заметил это. Сабби незаметно положила этот маленький пакетик прямо в карман джентльмена — в его наружный карман — так, что это никто не увидел. Это было несложно сделать, мисс Бланш. Никто не мог увидеть этой передачи. Нужно было иметь глаза Аргуса [81] Аргус — великан, сын Геи. Тело его было испещрено бесчисленным множеством глаз, причем спали одновременно только два глаза. , чтобы заметить это.

Однако самоуверенность, с которой Сабби утверждала это, была внешней, на самом деле она сомневалась.

Да, у нее были основания сомневаться, поскольку она успела заметить взгляд, направленный на нее, хотя это не были глаза бдительного стража. Это были глаза кузена Бланш, Скадамора.

Креолка подозревала, что он заметил, как она передала послание, но решила не делиться своими подозрениями с юной хозяйкой.

— Нет, мисса, дорогая, — продолжала она. — Не бери себе это в голову. Сабби передала письмо как надо. И почему ваш папа должен подозревать об этом?

— Я не знаю, — ответила девочка. — И все же я не могу избавиться от страха, что это так.

Некоторое время она лежала молча, размышляя. Но мысли эти были не о ее страхах.

— Что он сказал тебе, Сабби? — спросила она наконец.

— Вы имеете в виду мистера Майнарда?

— Да.

— Он мало говорил. Да и времени у него почти не было.

— Он сказал что-нибудь?

— Да, да, — растягивая слова, с трудом ответила креолка. — Да, он сказал: «Сабби — дорогая Сабби, скажи мисс Бланш, что бы ни случилось, я люблю ее, очень сильно люблю!»

Креолка продемонстрировала природную изобретательность своей расы, искусно сочинив и произнеся эту страстную тираду.

Это была банальная выдумка. Но тем не менее слова эти были вознаграждением её юной хозяйке, поскольку та как желала их услышать.

Эти слова принесли ей также желанный сон. Вскоре после этого Бланш уснула, положив свою нежную щечку на подушку и накрыв белую наволочку распущенными золотыми волосами.

Это было приятно и весьма мудро. Сабби, сидевшая возле кровати и видевшая выражение лица спящей, могла судить по нему, что страхи уступили место мечтам.

Мысли спящей не были страшными и тягостными. Иначе с ее уст не слетело во сне бы тихое бормотание:

— Теперь я знаю, что он любит меня. О, как это сладко, как сладко!

— Это юная девочка любит ягоду, которая не стоит мизинца на ее ноге. Во сне или на прогулке, — она никогда не избавится от своей страсти — никогда!

И с этим мудрым предвидением креолка взяла подсвечник и тихо удалилась из спальни.

Однако свет и сладость были только во сне, и Бланш Вернон проснулась с тяжелым сердцем.

Во сне она видела лицо, на которое так любила смотреть. Проснувшись, она не могла не думать о совсем другое лице — о лице сердитого отца.

Креолка-наперсница, одевая хозяйку, видела ее дрожь и пыталась подбодрить ее. Напрасно.

Девочка дрожала, спускаясь к завтраку.

Все же ей пока нечего было опасаться. Она была в безопасности в компании гостей ее отца, собравшихся за столом. Единственным, кто отсутствовал, был Майнард.

Но никто этого не заметил; это отсутствие было компенсировано вновь прибывшими гостями — среди которых был знаменитый иностранный титулованный гость.

Таким образом защищенная, Бланш начала уже успокаиваться в надежде на то, что отец не вернется в разговоре с ней к тому, что произошло.

Она не была столь наивным ребёнком, чтобы полагать, что он забудет про это. Чего она больше всего боялась — это того, что отец потребует от неё признания.

Она очень боялась этого, ибо не могла скрыть свою сердечную тайну. Она знала, что она не сможет и не будет обманывать отца.

Целый час после завтрака она пребывала в волнении и тревоге. Она видела, как гости ушли с оружием в руках и собаками вслед за ними. Она очень надеялась на то, что и отец уйдет вместе с гостями.