Томас Рид - Избранные произведения. Том III

— Я знаю, что он не сможет сделать меня лордом, но он может дать мне рыцарский титул или титул баронета. Этого будет вполне достаточно для нее, и с приставкой «сэр» к моему титулу она не откажет мне. И с этим титулом я получу Джулию Гирдвуд и её двести тысяч фунтов!

— Клянусь Небесами! Меня больше волнует получить её, чем её деньги! Эта девушка завоевала мое сердце! Я сойду с ума, если не смогу получить её!

Рассуждая так неистово, он продолжал идти, пересекая улицы: вниз по Бонд стрит, через Пикадилли, и далее в район Лейцестер Сквайр.

Словно дьявол объявился и взялся помочь ему в его зловещих делах, — и вот произошла сцена в полной гармонии с его планами. Это произошло совершенно случайно — хотя кто может утверждать, что это так? Может быть, нет ничего случайного, и все было заранее срежиссировано злыми силами?

Он остановился, опираясь на фонарный столб в центре Пикадилли Циркус, когда появился кэб, подвозивший двух пассажиров — леди и джентльмена.

Лиц обоих пассажиров не было видно в окно: лицо леди было прикрыто плотной вуалью, а джентльмен прикрывался газетой «Таймс», которую он держал в руках, словно очень интересовался чтением статьи про некоторого знаменитого политического лидера.

Но, несмотря на это, Свинтон узнал пассажиров кэба — узнал их обоих. Леди была его собственной женой, а джентльмен был его титулованным патроном из Парк Лайн!

Кэб проехал, и Свинтон не предпринял никакой попытки остановить его. Муж лишь последовал за кэбом, молча и в быстром темпе.

Кэб свернул на Хаймаркет и остановился перед дверью одного из тех укромных отелей, которые известны только посетителям, путешествующим, не обременяя себя багажом.

Джентльмен вышел из кэба, а за ним и леди; оба проскользнули в дверь, гостеприимно открытую перед ними.

Кэбмен, получивший плату за проезд заранее, без промедления уехал.

— Довольно! — пробормотал Свинтон с дьявольской усмешкой на лице. — Этого вполне достаточно. Теперь надо найти свидетеля, который замолвит за меня слово в суде… Ха-ха-ха! До суда-то дело никогда и не дойдет!

Как он и задумал, он поспешил обеспечить себя свидетелем. Он как раз находился в районе, где это несложно было сделать. Он знал Лейцестер Свайр как свои пять пальцев, каждую его площадь и каждый закоулок, и в этих местах ему было несложно найти «приятеля».

Менее чем через пятнадцать минут он уже нашел такового; и еще через пятнадцать минут эти двое были замечены на углу стрит , очевидно, обсуждавшими некоторую гастрономическую новость, что поглощало все их внимание!

Им однако не составило труда обратить внимание на леди и джентльмена, которые вскоре вышли из укромного отеля — сначала леди, а затем, спустя некоторое время после нее, и джентльмен.

Они никак не показали леди, что наблюдают за ней, поскольку она спокойно шла, не обращая на них внимания.

Однако джентльмен прошел, стараясь проскользнуть незаметно, и оба обратили свои лица в его сторону.

Он также скользнул по ним невидящим взглядом, но быстрота, с которой джентльмен поспешил скрыться из их поля зрения, говорила о том, что он узнал по крайней мере одного из них, узнал наверняка и при этом от неожиданности едва устоял на ногах!

Оскорбленный муж не совершил никакой попытки последовать за ним. Через некоторое время джентльмен почувствовал себя в безопасности, он был уверен, что он — или по крайней мере она — избежали разоблачения, и спокойно шел по Пикадилли, поздравляя себя со счастливой развязкой!

Радость его была бы гораздо меньшей, если бы он мог слышать слова, которые пробормотал его протеже после того, как расстался со своим «приятелем».

— Я получу это прямо сейчас, — сказал он. — Рыцарский титул для Ричарда Свинтона, или развод со своей женой, безо всяких проблем! Бог благословил дорогую Фан, чтобы она так удачно подыграла мне! Господь благословил ее!

И, произнеся эти низкие слова, экс-гвардеец бросился ловить кэб, на котором поспешил домой, в Сент Джонс Вуд.

Сменив профессию военного на профессию писателя, Майнард не забросил свое новое ремесло после первой книги.

Книга за книгой выходила из-под его пера, и каждая из них добавляла ему признание, приобретенное уже после первого литературного опыта.

Некоторые критики, представлявшие молодое направление в прессе, — те немногие мастера слова, кто не признавал традиционных учителей, — смело высказывали свое одобрение: они видели в этих книгах проявление настоящего таланта.

Но критики старшего поколения, основатели «Общества Взаимного Восхищения» — разочарованные во всем, те, кто в любом возрасте и в любой стране готов критиковать искусство и его авторов, — видели в работах Майнарда только «сентиментальные» романы.

Их вдохновением была зависть, а подлинным авторитетом — учитель среднего уровня — редактор журнала, которому они поклонялись, и, стремясь удовлетворить амбиции этого деспота прессы, они пренебрежительно относились к молодому автору.

Было два способа выразить такое пренебрежение. Некоторые из них хранили молчание. Они были более мудрыми, так как молчание критика — самый верный и красноречивый способ осуждения. Они были также мудры и в том, что их слова (точнее, отсутствие слов) не таили в себе никакой опасности противоречия. Прочие говорили, но с насмешкой и презрением. Они нашли выход для своей злобы, используя термины «мелодрама», «синее пламя» и прочие банальные фразы, которые, как современный «сентиментальный» сленг, вполне могут быть применены к любым концепциям классических авторов.

Сколько лучших работ Байрона, Шекспира и Вальтера Скотта могли бы избежать этой категории «сентиментальный» роман?

Они не могли отрицать, что работы Майнарда были довольно популярны. Это было достигнуто без помощи критиков. Но это было лишь свидетельством развращенного вкуса читателей определенного возраста!

А когда начинается возраст без этого развращенного вкуса?

Его произведениям не суждено прожить долгую жизнь. В этом они были уверены!

Но они жили и хорошо продавались, увеличивая состояние примерно в пол-дюжину раз — если не автора, то тех, кому он неосмотрительно дарил свои книги.

И они обещали пребывать на книжных полках и далее, если и не в самом расцвете славы, то, конечно, не для того, чтобы просто пылиться там.

И, возможно, наступит такой день, когда все эти критики уйдут в небытие, а произведения Майнарда более не будут считаться просто сентиментальными романами.

Он не думал об этом, когда писал. Но он очень стремился к тому, чтобы его произведения жили долго.

И при всем при этом писательская работа не была самым приятным для него занятием. После бурных молодых лет, заполненных борьбой и поиском опасных приключений, спокойная обстановка кабинета писателя казалась ему слишком неестественной.