Томас Рид - Избранные произведения. Том III

Совсем иначе вел себя его спутник по ту сторону дерева; он также снял с седла свою пленницу и положил ее на землю, связав ее по рукам и по ногам, и, привязав лошадь к дереву, молча направился к видневшейся вблизи тропинке, которая вела прямо к реке и была протоптана дикими зверями, ходившими здесь на водопой. Подойдя к реке и спустившись с берега, он снял с головы убор из перьев, вынул из принесенного им ранца кусок мыла и полотенце и умылся. Из краснокожего он превратился в белого человека. После этого он бросил мыло и полотенце в реку и поднялся на берег, где снова украсил голову убором из перьев.

— Я хочу сделать ей сюрприз, какого она не получала еще со времени своего отъезда из Штатов, — сказал он. — Я уверен, что теперь она больше испугается меня, чем тогда в старом саду. Она не узнала меня тогда, ну, а теперь… узнает себе на мучение, а мне на торжество. Не сладостно ли чувство удовлетворенной мести?

И, кончив свой восторженный спич, он вернулся обратно к дубу. Подойдя к пленнице, он склонился над ней и смотрел на нее жадно, как смотрит пантера на свою добычу, которая бессильно лежит у ее ног, и которую она может уничтожить в любую минуту. Немного погодя, он наклонился еще ниже и прошипел ей, как змея:

— Итак, Елена, наконец ты в моей власти! В полной зависимости от меня! Ты не уйдешь от меня, как не уйти мыши от кошки. О, как это мне приятно…

Сомнений больше не было! Человек, говоривший с ней, был тот, который отравил всю ее жизнь…

Елена Армстронг не отвечала ничего; негодование и отчаяние лишили ее способности говорить. Несколько минут молчал Дерк, как бы наслаждаясь произведенным им эффектом, и, наконец, сказал:

— Знаешь ли ты, кто говорит с тобой? Или я должен сказать тебе это, Нелли? Прости эту фамильярность твоему старому другу. Да, повторяю, старому другу… Ты помнишь, что мы давно встречались с тобой и очень далеко отсюда. Если ты забыла, то я могу напомнить тебе об одном приключении, случившемся во время последнего нашего свидания. Не достаточно ли, впрочем, будет назвать место и время? Это было под магнолией в штате Миссисипи, в десять часов вечера, при свете луны, как и теперь. Ни месяца, ни дня не стоит упоминать; под магнолией я стоял на коленях у твоих ног, под этим деревом ты лежишь у моих.

Он замолчал, но не в ожидании ответа. Елена выносила нравственную пытку молча, и только движение одеяла показывало, как сильно вздымалась от волнения ее грудь, и как трепетало сердце. Это не тронуло того, кто стоял подле нее, а, напротив, доставляло ему величайшее наслаждение. Помолчав еще несколько минут, он продолжал:

— Итак, прелестная Елена, ты видишь, что обстоятельства изменились, и, надеюсь, поэтому ты будешь вести себя сообразно этой перемене. Под деревом в Миссисипи ты отвергла меня; здесь, в Техасе, ты не будешь такой неугомонной, не правда ли?

Ответа не последовало.

— Не желаешь отвечать, обойдусь и без ответа. Помнишь старое изречение: молчание есть знак согласия. Быть может, язык твой в конце концов развяжется, когда ты перестанешь грустить о том, кто умер, о твоем возлюбленном Чарльзе Кленси. Ты, вероятно, читала о его смерти и о том, кто его убил? Все истинная правда, и я могу прибавить, что этого никто не знает лучше меня, потому что собственно я и отправил в Царство Небесное этого джентльмена… я, Ричард Дерк.

Елена вздрогнула от ужаса.

Ричард Дерк заговорил:

— Теперь ты знаешь, кто я?

Она по-прежнему лежала неподвижно и молчала, даже сердце ее как будто бы перестало биться.

— Прекрасно, — сказал он, — ты не узнала меня? Не хочешь ли видеть мое лицо? Зрение — самое острое из всех чувств и наиболее верное. Ты не долго будешь лишена его… Я вытащу тебя на свет.

Он перенес ее из-под дерева и положил на освещенное луной место, затем опустился на колени подле нее и выхватил из-за пояса нож. Видя его в таком положении, можно было подумать, что он хочет убить ее, но вместо этого он разрезал одеяло и, раздвинув в стороны, открыл ее лицо. Прекрасное, но бледное от волнения, оно было полно невыразимого горя и страдания. Но ужаса в нем не было… Елена не боялась ножа. Она желала, чтобы он поскорее кончил ее пытку.

— Я так хотел видеть тебя, — продолжал Дерк. — Теперь, когда это удалось мне, я должен сказать, что ты прекрасна, как всегда, только бледнее. Все это пройдет, и розы снова зацветут на твоих щеках в благодатном климате Техаса… особенно в том месте, куда я намерен увезти тебя. Но ты ни разу не взглянула на меня… я исключительно для тебя вымыл лицо. Ну, взгляни же на меня! Я желаю, чтобы ты полюбовалась им, хотя оно, быть может, не так красиво, как лицо Чарли Кленси.

Она отвернулась и закрыла глаза.

— О, не хочешь! И не надо. Наступит время, когда ты не будешь так надменна, и мне не придется умолять тебя. Ты должна знать, Нелли, что ты в полной моей власти… Я могу приказывать тебе, а ты должна исполнять то, что я пожелаю. Никакого зла я не намерен тебе делать, и ты сама будешь виновата, если вынудишь меня прибегнуть к крутым мерам. И неужели ты, зная это, не захочешь примириться со мною? Какая тебе польза горевать о Кленси? Он умер, и твое хныканье не возвратит его к жизни. Ты потеряла одного любовника, у тебя есть другой, который любит гораздо сильнее, чем он любил. Да, Елена Армстронг, я тебя люблю, клянусь Богом, люблю!

Он склонил голову и положил руку на сердце. Но она была все так же безмолвна. Завернутая в мексиканское одеяло, украшенное рисунками ацтеков в виде иероглифов, она походила на мумию одной из дочерей фараона, вынутую из саркофага, где она пролежала целые столетия. Выведенный из терпения ее молчанием, Ричард Дерк потерял, наконец, всякое самообладание и грубо крикнул:

— Будь ты проклята, наконец! Развяжешь ты свой язык или нет? Я найду средство развязать его… когда мы станем мужем и женой; а станем мы скоро… исполнив установленный обряд. Прекрасный обряд, и практикуется всегда в прериях Техаса. Самое подходящее место для такой свадьбы, как наша. Брачные узы наши мы заключим по собственным правилам. Не нужны нам будут ни церковь, ни болтовня священников.

Он замолчал, чтобы насладиться муками жертвы, которая не могла бороться с ним. Но тут торжествующее, сатанинское выражение его лица сменилось вдруг выражением ужаса. Он услышал голоса, но не Бослея и его пленницы, а других людей. Отскочив от пленницы, он спрятался за ствол и выглянул из-за него… там в тени дерева он увидел каких-то людей, окруживших Бослея и его лошадь, и услышал, как они называли друг друга… Кровь застыла в его жилах… Как безумный он бросился к лошади, схватил ее за уздцы и бегом направился к тому месту, где лежала пленница. Бросив ее на седло, он вскочил в него… но она крикнула изо всей силы: «Помогите! Спасите!»