Оноре де Бальзак - Сельский врач

– Хоть дом и хмуро глядел, – рассказывал крестьянин, пока оба новых слушателя усаживались, – но бедная наша горбунья до того притомилась, дотащив коноплю на рынок, что вошла туда, да к тому же и стемнело. Она только переночевать и попросилась, вытащила из котомки корочку и поужинала. А хозяйка, приятельница разбойников, знать не знала, что они ночью уговорились сделать; она, значит, приютила горбунью и уложила наверху, а огня не вздула. Горбунья улеглась на жесткую кроватку, прочитала молитвы, раздумалась о конопле и совсем уж собралась уснуть. Но и задремать не успела, как вдруг слышит шум и видит – входят двое с фонарем; у каждого – по ножу; разобрал ее страх, потому как, знаете ли, в те времена господа любили лакомиться пирогом с человечиной, не наготовятся на них, бывало. Но у старухи от души отлегло, как она подумала, что кожа-то у нее заскорузлая, не годится для господской пищи. Прошли эти двое мимо горбуньи и прямо к кровати, которая рядом стояла в большой горнице, – туда-то ведь уложили господина с полным баулом, того самого, что за чернокнижника-то прослыл. Тут парень, который был повыше, фонарь поднял и хвать господина за ноги, а тот, что поменьше, еще пьяным-то прикидывался, – берет господина за голову и – раз! – одним махом начисто ее отрубил. Подхватили они баул, вниз идут, а тело да голова так тут и остались, в крови плавают. Ну, скажу я вам, попалась горбунья! Стала думать, как бы убежать тайком, невдомек ей было, что промысел Божий привел ее сюда, чтобы покарать злодеев во славу Господню. Страх ее обуял, ну а ежели страшно человеку, ни до чего ему дела нету. Тем временем хозяйка возьми да спроси у душегубов, как там горбунья; напугались они, снова полезли наверх, по деревянной лесенке. Старушку трясет от страха, и слышит она, как они шепотком спорят меж собой:

– Убить ее надо, говорю!

– Незачем ее убивать.

– Убей ее!

– Не убью!

Входят. Бабенка наша не дура, закрыла глаза, будто спит. Спит, ну чисто как дитя, руку на грудь положила и дышит, будто херувим. Парень с фонарем ей свет поднес к глазам, а бабенка-то и не моргнет – до того боится за свою голову.

– Сам видишь – дрыхнет как колода, – говорит большой.

– Хитрющий народ эти старушонки, – отвечает меньший. – Убью-ка я ее, вернее дело будет. Кстати, засолим ее да и скормим свиньям.

Старушка лежит, не шелохнется, слушая такие речи.

– И впрямь ведь дрыхнет, – говорит тот лиходей, что поменьше ростом: видит, старуха не шелохнется.

Так-то вот и спаслась горбунья. Ничего не скажешь – шустрая была старушонка. Вряд ли здешние девицы дышали бы на манер херувимов, если б услышали такие слова. Схватили мертвеца душегубы, завернули в простыни, выбросили на скотный двор, – старуха слышит, свиньи сбежались, захрюкали – хрю, хрю! Вот-вот его слопают. Наутро, – продолжал рассказчик, помолчав, – собралась наша бабенка уходить, за ночлег два су отдала. Взяла свою котомку как ни в чем не бывало, расспросила про деревенские новости, вышла так степенно, а потом бежать припустилась. Да куда там! С перепугу ноги у нее подкашиваются, ей же на счастье. Вот почему. Проплелась она так с четверть лье, вдруг видит – откуда ни возьмись один из разбойников: следом за ней шел, из хитрости, удостовериться, что она ничего не приметила. Смекнула она это, присела на камень.

– Что с вами, тетушка? – говорит ей разбойник, который поменьше и позлее был; он-то ее и подстерегал.

– Ах, милый человек, – говорит она в ответ, – котомка-то у меня тяжелехонька, и до того я притомилась, что, ежели не поможет мне честный человек (видали, какая бестия?), не доберусь я до своей лачуги.

Тут разбойник вызвался в проводники. Согласилась горбунья. Берет разбойник ее руку, хочет дознаться, не страшно ли ей. Да не на таковскую напал – она и бровью не повела, идет себе как ни в чем не бывало. Потолковали они меж собой о сельском хозяйстве, как коноплю растить, поговорили по-хорошему до самого пригорода, где горбунья жила, там-то с нею и распрощался разбойник – побоялся, как бы с судейскими не столкнуться. Горбунья воротилась к полудню, стала поджидать муженька, а из головы у ней не идет, как она на базар ходила да что ночью было. Вернулся ее хозяин под вечер. Голоден был, пришлось ей за стряпню приняться. Вот смазывает она сковородку, а сама по женскому обычаю тараторит без передышки о том, как коноплю продавала, но ни словечком не обмолвилась ни о свиньях, ни о господине, которого убили, обворовали и сожрали. Ставит она на огонь сковородку, чтоб ее почистить. Снимает с огня, протереть собирается, глядь – а в ней полно крови!

– Что ты сюда положил? – спрашивает она мужа.

А он в ответ:

– Ничего.

Подумала она, что померещилось ей, – на баб ведь находит такая блажь, – и снова ставит сковородку на огонь.

Шлеп! Из трубы голова падает.

– Смотри-ка! Да это голова мертвеца, – говорит старуха. – И как он на меня уставился! Чего же ему от меня надобно?

– Чтобы ты отомстила за него , – говорит тут ей чей-то голос.

– Вот дуреха! – сказал торговец коноплей. – Опять несешь околесицу. – Схватил он голову, а она как куснет его за палец, он и вышвырнул ее во двор и говорит:

– Готовь-ка яичницу да перестань чудить, это кошка.

– Кошка? – говорит горбунья. – Да ведь она как шар круглая.

И опять поставила сковородку на огонь… Шлеп! Нога падает. Начинай сначала. Муж и тут ничуть не удивился, схватил ногу и вышвырнул за дверь. Тут упала другая нога, за ней руки, туловище – словом, весь убитый путешественник, по кусочкам. Вот тебе и яичница! А торговцу коноплей до смерти есть хочется.

– Клянусь вечным спасением, – сказал он, – вот изжарится яичница, а там посмотрим, как ублаготворить этого человека.

– Теперь-то ты сам видишь, что это человек? – говорит горбунья. – Чего ж ты толковал, будто не голова это? Спорщик ты несносный.

Разбила старуха яйца, жарит яичницу и ставит ее мужу под нос. И даже ворчать раздумала, очень уж тошно ей стало от всей этой чертовщины. Принимается муж за еду. А горбунья со страху говорит, что сытехонька.

В дверь стучится чужой. Тук, тук!

– Кто там?

– Человек, которого вчера убили.

– Войдите, – отвечает хозяин.

Вот входит путешественник, присаживается на скамейку и говорит:

– Вспомните о Боге, ниспосылающем вечное блаженство тем, кто исповедует имя его. Женщина, ты видела, как меня убивали, что ж ты молчишь? Свиньи сожрали меня! А свиньям в рай пути заказаны, и вот я, христианин, попаду в ад по милости трусливой бабы. Да виданное ли это дело? Спасти меня надо.

Ну, и все в таком роде. Тут горбунью лютый страх разобрал, почистила она сковородку, надела воскресное платье и пошла в суд рассказать о злодеянии; сразу же все раскрылось, и разбойников знатно колесовали на рыночной площади. После такого доброго дела лучшей конопли, чем у горбуньи с ее хозяином, нигде не бывало. А еще того лучше, народился у них долгожданный сынок, и стал он со временем королевским бароном. Вот вам и сказ про храбрую горбунью, и все в нем истинная правда.