Бенджамин Дизраэли - Сибилла

— Так это же замечательно! — обрадовалась Каролина. — Никто не может угодить девушке лучше, чем Красавчик Мик, я всегда это говорила! Как же я обожаю «Храм»! Там все такие вежливые! Я как раз давеча про него с Генриеттой говорила, она там ни разу не была. Я уж думала было пойти с нею, да только две девушки, без сопровождения… ну, ты понимаешь. В таких местах всегда очень неуютно одним…

— Святая истина, — кивнул Мик. — А теперь — пошли. Доброй ночи, вдовушка.

— Завтра вечером, не забудьте, — напомнила Каролина.

— Завтра вечером! «Храм»! — пробурчала миссис Кэри себе под нос. — Как погляжу, в здешних краях всё вверх тормашками. Щенок вроде Мика Рэдли живет в своей комнате, «с женой и семьей или вроде того», ишь ты как выражается! А эта пигалица приглашает меня «разделить с ней чаепитие»! «Хозяйство» она ведет! Отцов и матерей в грош не ставят! — не унималась миссис Кэри. Она втянула носом добрую — даже чересчур — понюшку табаку и глубоко задумалась. — У этих деточек водятся деньги, — прибавила она после значительной паузы, — вот в чем всё дело.

Тем временем Джерард со Стивеном остановились перед оштукатуренным зданием: высоким, протяженным, с балюстрадой и фризом; оно ярко освещалось как внутри, так и снаружи и, судя по доносившимся оттуда звукам и по выходившим и входившим посетителям, пользовалось популярностью и всегда было переполнено. Вывеска «Кот и Скрипка» указывала на то, что заведение увеселительное. Держал его человек, по закону именовавшийся Джоном Тротменом, хотя это заурядное прозвание тускнело перед заслуженным и широко известным титулом — Джек-Весельчак.

Попутчики вошли в просторное помещение, и Стивен, пробираясь к набитому людьми бару, высмотрел за стойкой миловидную женщину, которая руководила всем этим таинством, наделил ее строгим взглядом (который, однако, ясно давал понять, что они хорошо знакомы), после чего подошел к ней и тихо спросил:

— Он здесь?

— В «Храме», мистер Морли, и уже неоднократно справлялся о вас и вашем приятеле. Вам, думаю, лучше пройти наверх. Уверена, он желает вас видеть.

Стивен пошептался с Джерардом и после короткой заминки попросил у прекрасной распорядительницы два купона и за каждый заплатил по три пенни (надпись на купоне гласила, что в эту сумму включены освежающие напитки — пожалуй, не самая существенная компенсация для ревностного члена Моубрейского общества Трезвости).

Поднявшись по красивой лестнице с блестящими медными перилами, они оказались на просторной площадке перед пока что закрытой дверью; рядом с ней сидел мальчишка, забиравший купоны у тех, кто входил внутрь. Двустворчатая дверь была огромных размеров, с архитектурными изысками, ярко-зеленого цвета; створки ее сверкали позолотой. На фронтоне буквы со светящимся газом складывались в название: «Храм Муз» {272} .

Джерард и Морли вошли в продолговатое помещение с довольно-таки высоким потолком, хоть и весьма узкое для таких пропорций. Потолок был богато украшен; стены расписаны, и притом кистью далеко не последнего мастера. Каждое панно изображало какую-нибудь хорошо известную сцену из Шекспира, Байрона или Скотта: {273} можно было без особого труда узнать короля Ричарда {274} , Мазепу {275} , Владычицу Озера; {276} на одном панно Губерт угрожал Артуру; {277} тут Гайдэ спасала Жуана; {278} а там Дженни Динс склонялась перед королевой {279} . В зале было многолюдно: человек триста — четыреста сидели отдельными компаниями за столиками, пили, ели, смеялись, болтали, даже курили; одно время в «Храме Муз» пытались бороться с курением, но, даже невзирая на картины и позолоту, искоренить эту дурную привычку не представлялось возможным. Трудно было, однако, представить себе более благопристойное поведение, нежели то, которое демонстрировало собравшееся в зале общество, хоть и состояло оно в большинстве своем из фабричных рабочих. Официанты проворно сновали вокруг, как будто обслуживали аристократов. Шум, в целом, стоял немалый, но не назойливый; время от времени звенел колокольчик, наступала относительная тишина, в дальнем конце зала, напротив входа, поднимался занавес, открывая сцену, расположенную на некотором возвышении и украшенную кулисами, из-за которых выходила дама в причудливом одеянии и пела любимую публикой балладу, или джентльмен в костюме фермера из старой комедии: серебряные пуговицы и пряжки, парик с буклями и голубые чулки — радовал собравшихся меланхоличными жалобами, которые именовались «комические куплеты». Иногда по вечерам со сцены звучала музыка: юная леди в белом хитоне, сопровождаемая джентльменом с черными усами, играла на золотой арфе. Подобное случалось, когда ведущая арфистка короля Саксонии {280} и его первый скрипач проезжали через Моубрей (случайно или же в ходе культурно-развлекательной поездки по знаменитым центрам британской промышленности). В других случаях публика «Кота и Скрипки» (то есть «Храма Муз») довольствовалась четырьмя братьями из Богемии {281} или сестрами из Швейцарии в таком же количестве. Самый большой успех, однако, выпадал на долю «Драматических декламаций», в которых участвовали начинающие актеры или дилетанты, желающие выбиться в профессионалы. Они пробовали свои силы на публике, которая могла оказаться разборчивой.

Бойкий официант, заметив вошедших посетителей, сразу же подлетел к Джерарду и его приятелю, рассыпаясь в щедрых предложениях, полных необычайного радушия: он уверял своих гостей, что им страсть как хочется выпить чего-нибудь освежающего, что они изнемогают от голода и жажды, и уж если и впрямь не голодны, то им обязательно следует чего-нибудь выпить для аппетита, а ежели они не хотят хорошенько набраться, то стоит перекусить, чтобы подобное желание появилось. В самый разгар этого смущающего обслуживания к ним подошел хозяин трактира — он-то и оттеснил официанта в сторону:

— А ну-ка бегом наверх! Там два американских господина из Лоуэлла {282} голосят наперебой, мол, подавай им какой-то вишневый коблер; {283} понятия не имею, что это такое; принеси им из бара нашу смесь; а станут брюзжать, скажи, что это «моубрейская хлопушка» — не прогадаешь! Громкое название, мистер Морли, — вот что самое главное! На одном слове «Храм» я сколотил состояние! Назови я его «Салун» — и не видать мне публики как своих ушей, да и магистрат наверняка не стал бы лицензию выписывать.

Автором этих слов был дородный человек, уже оставивший зрелость позади, но притом проворный, как Арлекин {284} . Его ухоженное лицо было учтивым и добродушным, хотя в нем проглядывало нечто лукавое. Одет он был как старший дворецкий в Лондонской Таверне; {285} был столь же степенен, как и его белый жилет и черные шелковые чулки, педантичен, точь-в-точь как его застежки с пряжками на коленях, и роскошен — под стать своей бриллиантовой булавке. Именно в таком виде он, можно сказать, совершал служение в «Храме».