Бенджамин Дизраэли - Сибилла

— Так-так, понимаю, экстренное поручение, летний тур. Признаться, мне и самому часто хотелось стать писателем, да только вечно ничего не выходило. Читать я могу когда угодно и хоть сутки напролет, а вот с письмом так ничего и не получается. Мой друг Морли в этом деле большой мастак. Его газета здорово расходится в наших краях; и если бы он, как я не раз говорил ему, бросил свою честолюбивую философию и занялся старой английской политикой, то сделал бы на этом состояние. Хотите познакомиться с ним?

— Весьма.

— А что привело в журналистику вас, разрешите полюбопытствовать?

— Отчего ж… Мой отец был из дворянского сословия, — нерешительно признался Эгремонт, — а я младший сын.

— Ах ты, — сказал Джерард, — да это ничуть не лучше, чем родиться женщиной!

— Мне не досталось наследства, — продолжил Эгремонт, — и пришлось искать работу; я осознавал, что ничего не смыслю в праве; Церковь была явно не по мне; что же касается армии, то как же я мог сделать там успешную карьеру без денег и связей! У меня уже имелось кое-какое образование, вот я и решил, что попробую извлечь из него определенную пользу.

— И разумно поступили! Вы из сословия трудящихся и, надеюсь, поддержите великую борьбу с дармоедами. Подлинные друзья народа — вот кто такие младшие сыновья, хотя обыкновенно они настроены к нам враждебно. Тем глупее с их стороны — они отдают свои силы на поддержание системы, основанной на эгоизме и ведущей к обману, — они же и становятся ее первыми жертвами. Но ведь каждый человек считает, что именно ради него сделают исключение.

— И всё же, — сказал Эгремонт, — великое семейство, пустившее корни в этой стране, было обязано стать частью политической силы.

— Вот что я вам скажу, — произнес Джерард, — есть в нашей стране одно великое семейство, пустившее здесь корни; мы слышали о нем куда меньше, чем оно заслуживает, да только, сдается мне, весьма скоро услышим вполне достаточно для того, чтобы хоть немного задуматься.

— В этом графстве?

— Точно, и в этом, и во всех остальных: я имею в виду Народ.

— А, — воскликнул Эгремонт, — так это семейство существует давным-давно!

— Вот только оно стало быстро набирать силу в последние годы, друг мой… как мне к вам обращаться?

— Меня зовут Франклин.

— Доброе английское имя, из доброго английского сословия, которое теперь прекратило свое существование. Ну что ж, мистер Франклин, будьте уверены в том, что в нашей стране «Результаты переписи населения» являются весьма познавательной литературой.

— Могу представить.

— Мое возмужание прошло в те дни, когда трудные времена еще только наступали, — сказал Джерард. — Я пережил немало печальных лет. Моего отца тоже звали Франклином, мы долгое время жили на этом острове, по крайней мере, дольше, чем я себя помню, и жилось нам так же худо, как и мне сейчас. Но это не важно, я думаю не о себе. В сущности, я еще неплохо справляюсь, — но я думаю о рабах, живущих окрест меня. Положим, в течение долгих лет я слышал какие-то пересуды о непрестанном угнетении народа; был необходим некий человек или фактор, чтобы это исправить; я, со своей стороны, был не прочь поддержать любое предложение или последовать за любым предводителем. За реформу, и за бумажные деньги, и против машин, и тысяча других припарок такого рода; и приходили демагоги всех сортов; одни — простолюдины вроде меня, у иных кровь была едва ли не столь благородной, как и та, что струится в жилах нашего знаменитого соседа, графа де Моубрея, — и я слышал, шли они по доброй воле; но буду с вами честен: я никогда особо не верил ни в прожекты, ни в прожектеров, хотя какие-то перемены всё же имели место, а это уже кое-что. Но недавно я убедился, что в стране назревает нечто куда более плодотворное — по-моему, это мощная панацея, которой нет противодействия; и не важно, целебна она или нет, мощь ее в любом случае или погубит, или же исцелит нас всех. Вы меня понимаете? Я говорю о том, что ежегодно к нам приезжает свыше трехсот тысяч чужаков. Как их накормить? Во что одеть? Где поселить? Они отказались от мяса — так неужели откажутся и от хлеба? Что же касается одежды и крыши над головой — в королевстве уже не хватает ветоши, а подвалы и притоны переполнены, словно кроличьи садки.

— Ужасное наблюдение, — задумчиво сказал Эгремонт.

— Ужасное? — переспросил Джерард. — Да это самое серьезное происшествие со времен Потопа! Да какое королевство может этому противостоять? Нет, пожалуйста, обратитесь к вашей исторической науке, — вы же ученый! — вспомните падение Римской империи: как это вышло? То и дело двести — триста тысяч чужаков выбираются из лесов, одолевают горы и реки. Они прибывают сюда из года в год — и число их всё возрастает. Да что такое все эти ваши вторжения варварских племен, ваши готы и вестготы, ваши ломбардцы и гунны — по сравнению с нашими «Результатами переписи населения»!

Последние солнечные лучи, борясь с клубами дыма, проплывавшими над страной, местами озаряли необычный пейзаж. Насколько хватало глаз — а местность была равнинной, лишь вдалеке виднелась цепь известняковых холмов, которая очерчивала кромку горизонта, — на многие мили вокруг рассыпались бесчисленные хижины, или, если угодно, лачуги (едва ли они заслуживали более возвышенного именования); некоторые стояли отдельно, другие выстраивались в короткие ряды, третьи сбивались в кучки — и всё равно редко образовывали протяженные улицы, хотя и перемежались раскаленными печами, грудами тлеющего угля и горами железной руды; между тем кузницы и сопла паровых машин ревели и выпускали дым во все стороны, тем самым обозначая, где находится зев рудника, а где — отвальная насыпь угольной шахты. Мало того, что вся эта местность напоминала гигантский муравейник, ее к тому же бороздили каналы, пересекавшиеся на разных уровнях; работа под землей велась до того рьяно, что в грунте образовались пустоты и сдвиги, и было неудивительно наблюдать целые ряды покосившихся домов, всё так же стоящих вперемежку с грудами пустой породы или металлической окалины; то здесь, то там можно было различить клочки земли, поросшие, словно в издевку, травой и пшеницей, очень похожие на господских сыновей, о которых мы читали в юности, тех самых, что были похищены трубочистами, но сохранили под своим грязным одеянием некоторые следы благородного происхождения {350} . Что же касается деревьев или кустов, то о самом существовании таковых было неведомо в этой скорее грязной, нежели унылой местности.