Эдгар Доктороу - Рэгтайм

Форд сидел слегка ссутулившись. Его длинные руки лежали на ручках кресла, будто сломанные в запястье. Он оценивал все то, что было сейчас сказано. Посмотрел на саркофаг. Наконец, когда он решил, что все понял, он торжественно кивнул и заговорил в ответ: «Если я вас правильно понимаю, мистер Морган, вы тут толкуете о перевоплощении. Ну, хорошо, дайте-ка я вам теперь скажу кое-что об этом. В молодые годы у меня был уж-жасающий кризис вот здесь, в душе, я так подумал, что у меня нет призвания к тому, что я делаю. Кремешок-то во мне был олл-райт, выдержка была, но я был обычный деревенский мальчик, дальше своей хрестоматии ничего не видел. Вообще-то я знал про все, как что работает. Бывало, посмотрю на что-нибудь и сразу говорю, как это работает, а может, даже и покажу, как заставить эту штуку работать лучше. Однако интеллектуалом я не стал, вы понимаете, просто не было терпенья к этим позолоченным словечкам».

Морган слушал, боясь пошевелиться.

«Ну, что дальше, – продолжал Форд. – Дальше случилось мне вытянуть где-то маленькую книжонку «Вечная мудрость восточных факиров», так, значит, называется, а выпущена Франклинской компанией новинок, что в Филадельфии, штат Пенсильвания. И в этой книженции, которая стоила мне двадцать пять центов, я нашел все, в чем нуждался, чтоб успокоить свою башку. Перевоплощение – это единственное, во что я верю, мистер Морган. Я лично свой гений объясняю, значит, таким образом: некоторые из нас живут чаще, чем другие. Так вот, видите, вы тратили свои денежки на разных грамотеев и путешествия ради того, что я уже знал. И я вам вот еще что скажу, в благодарность за угощение: я вам, пожалуй, одолжу почитать свою книжонку. Чего вам суетиться со всеми этими латинскими штуками, таскать мусор ведрами из Европы, строить пароходы, чтоб плавать по Нилу и искать то, что вы по почте получите за два куска?»

Мужчины смотрели друг на друга. Морган откинулся на стуле. Кровь ушла из его лица, и ярость в глазах померкла. Когда он заговорил, это был голос слабого старика. «Мистер Форд, – сказал он, – если моя теория выживет после соприкосновения с вами, значит, она выдержала последнее испытание».

Тем не менее лед тронулся. Через год после этого экстраординарного свидания Морган совершил путешествие в Египет. Хотя Форд и не поехал с ним, он признал возможность своего священного происхождения. Вместе они основали самый секретный и эксклюзивный клуб в Америке – «Пирамида», единственными членами которого были они сами. Клуб финансировал определенные поиски, которые упорно продолжаются и по сей день.

Разумеется, в тот момент нашей истории образы Древнего Египта захватили все умы. Это происходило благодаря открытиям британских и американских археологов, о которых постоянно сообщалось из пустыни. После футболистов в их подбитых войлоком парусиновых трусах по колено и кожаных шлемах археологи стали звездами второй величины в университетах. Мумификация подробно описывалась в воскресных приложениях, а похоронные процедуры египтян стали предметом обсуждения в среде шакалов-репортеров. Египетские мотивы избраны были для украшения интерьеров. Отошел Людовик Четырнадцатый, а на его место пришли тронные кресла с резными ручками в виде змеи. У Родительницы в Нью-Рошелл тоже не было иммунитета к моде, она нашла, что флора на стенах столовой стала угнетающе унылой, и заменила ее элегантными изображениями египтян и египтянок с глазами, как ягодки терна, в головных уборах и коротких юбках. Раскрашенные красной охрой, синим и рыжим, египтяне в своей особенной египетской манере шли парадом вдоль стен с хищниками на ладонях, со снопами пшеницы, водяными лилиями и лютнями. Их сопровождали львы, скарабеи, совы, быки и какие-то неопределенной принадлежности отчлененные конечности. Родитель, весьма чувствительный к любым изменениям, находил, что аппетит от этого падает. Ему казалось не очень-то уместным подвергаться захоронению, если хочешь просто пообедать.

Малыш, однако, полюбил новые украшения и даже был вдохновлен ими на изучение иероглифов. Он забросил «Еженедельник Дикого Запада» ради журналов, в которых публиковались истории о разграбленных могилах и о том, как осуществлялись проклятья потревоженных мумий. Черная женщина на чердаке чрезвычайно интриговала его, она, разумеется, стала уже в его тайных играх нубийской принцессой, захваченной в рабство. В полном неведении об этом девица сидела, как обычно, у своего окна, пока он пробирался мимо ее комнаты в клювастой маске ибиса, которую сделал сам из папье-маше.

Однажды в воскресенье после обеда новенький «фордик-Т» медленно взобрался на холм и прошел мимо дома. Малыш, увидевший это с крыльца, ринулся вниз по ступеням и замер на тротуаре. Автомобилист озирался по сторонам, как бы ища определенный адрес; он завернул за угол, но вскоре вернулся. Подъехав поближе, он поставил мотор на холостой ход и поманил Малыша к себе рукой в шоферской перчатке. Это был негр! Его машина сияла. Начищенные части резали глаза. Стеклянный ветровик и брезентовый верх. «Я ищу молодую женщину из цветных, ее имя Сара, – сказал он. – По сведениям, она обосновалась в одном из этих домов». Малыш понял, что речь идет о женщине на чердаке. «Она здесь». Человек заглушил мотор, поставил машину на тормоз и спрыгнул вниз. Он поднялся по каменным ступеням, прошел под норвежскими кленами и, обойдя дом, приблизился к задней двери.

Когда вышла Мать, цветной человек оказался весьма почтительным, но в то же время было что-то беспокоящее в его решительности и в том ощущении собственного значения, с каким он осведомился, нельзя ли видеть Сару. Мать не могла определить его возраст. Это был коренастый мужчина с полнокровным коричневым глянцевым лицом. Высокие скулы и большие темные глаза такой интенсивности, что, казалось, он смотрит насквозь. Аккуратные усики. Одет он был с претензией на достаток, что характерно для некоторой части цветного люда. Хорошо подогнанное черное пальто, полосатый костюм, черные ботинки с дырчатым узором. В руках он держал кепи цвета жженого угля и шоферские очки. Мать попросила его подождать и закрыла дверь. Поднялась на третий этаж. Сара не сидела, как обычно, у окна, но стояла в неуклюжей позе посреди комнаты, сжав перед собой руки и глядя на дверь. «Сара, – сказала Мать, – там тебя просят. – Девушка молчала. – Ты спустишься на кухню?» – «Нет, мэм, – мягко сказала она, глядя в пол. – Прогоните его, пожалуйста». Так много слов она еще ни разу не произнесла за все месяцы жизни в доме. Мать спустилась и нашла этого приятеля не за дверью, но внутри, на кухне, где в теплом углу возле плиты почивал в своей колясочке Сарин беби. Это была плетеная коляска на колесах с выцветшей обивкой из голубого атласа и с плюшевым валиком. Ее собственный сын когда-то спал в ней, а до него – Братец. Чернокожий стоял сейчас на коленях возле коляски и взирал на дитя. Мать вдруг почему-то страшно разъярилась, как это он осмелился войти в дом без приглашения. «Сара не может вас видеть», – сказала она и распахнула дверь. Цветной бросил последний взгляд на ребенка, поднялся, поблагодарил и отбыл. Она стукнула дверью сильнее, чем следовало. Беби проснулся и заплакал. Она вытащила его и стала успокаивать, удивляясь своей столь резкой реакции на визитера.