Пэлем Вудхауз - Фамильная честь Вустеров. Радость поутру

Но никто ему этого совета не дал. Услышав, что Гасси распахнул дверь, Спод рванулся и, как и следовало ожидать, не удержался на ногах. Гасси проворно выскочил из комнаты, а Спод принялся беспомощно барахтаться и лишь окончательно запутался между ножками кресел.

Если бы мои друзья стали давать мне советы, они сказали бы: «Немедленно смывайся!», и теперь, вспоминая эту сцену, я вижу, когда именно совершил ошибку: я задержался, чтобы разбить фарфоровую вазу, которая стояла на каминной полке неподалеку от уже не существующего отрока Самуила, о выпуклость, в которой опознал голову Спода, – мне помогли крепкие выражения, которые неслись из-под простыни. Я совершил стратегический просчет. Конечно, я попал в цель и ваза разлетелась на мелкие осколки, и это прекрасно, потому что чем больше будет уничтожено вещей, принадлежащих такой гнусной свинье, как сэр Уоткин Бассет, тем лучше, однако, замахиваясь вазой, я поскользнулся, и в этот миг из-под простыни высунулась рука и схватила меня за пиджак.

Конечно, положение у меня было – не позавидуешь, и человек малодушный, пожалуй, решил бы, что сопротивляться бесполезно, он погиб. Но в том-то и дело, что Бустеров, как я уже не раз говорил, в малодушии не упрекнешь. Они никогда не теряют голову. Ум молниеносно выдает решение, за решением молниеносно следует действие. Таков был и Наполеон. Если помните, в ту минуту, когда я готовился объявить Споду, что знаю его тайну, я закурил сигарету, и сейчас эта сигарета все еще была у меня во рту. Я выхватил ее из мундштука и прижал тлеющий конец к похожей на окорок руке, которая не давала мне уйти.

Эффект превзошел все мои ожидания. Казалось бы, весь ход последних событий должен изменить психологию Родерика Спода, вселить в него опасение, что в любую минуту может случиться самое невероятное и потому надо быть ко всему готовым, но этот простейший маневр застал его врасплох. Он взревел от боли, выпустил мой пиджак, и я, естественно, не стал медлить. Бертрам Вустер знает, когда следует уйти, а когда нужно остаться. Если Бертрам Вустер видит, что навстречу ему идет лев, он сворачивает с дороги на тропинку. Я со всех ног рванул к двери и вылетел бы за порог еще быстрее Гасси, не произойди у меня лобового столкновения с какой-то корпулентной особой, которая в этот самый миг входила в комнату. Помню, когда мы обхватили друг друга руками, я подумал, что Тотли-Тауэрс – форменный сумасшедший дом.

Я определил, что эта корпулентная особа есть не кто иной, как моя тетушка Далия, по запаху одеколона, которым были смочены ее виски, хотя не растерялся бы и без одеколона: колоритные охотничьи ругательства, которые сорвались с ее уст, сразу вывели меня на верный путь. Мы полетели кубарем на пол и даже, наверно, покатились, ибо я вдруг обнаружил, что столкнулся с Родериком Сподом в простыне, а он, когда я его в последний раз видел, находился в другом конце комнаты. Без сомнения, объяснить это нетрудно: мы катились в направлении норд-норд-ост, а он – в направлении зюйд-зюйд-вест, потому и встретились примерно на середине диагонали.

Опомнившись, я заметил, что Спод держит тетю Далию за левую ногу, а ей это, видимо, совершенно не нравится. Она задохнулась, когда налетевший на нее племянник врезал ей под дых, но сейчас начала приходить в себя и обрела способность негодовать. Ну и досталось всем от этой пламенной натуры!

– Что это за притон? Что за дом умалишенных? – полыхала она. – Здесь все с ума посходили? Сначала навстречу мне по коридору несется Виски-Боттл, как ошалевший мустанг. Потом ты норовишь пройти сквозь меня, будто меня и не существует. А теперь этот джентльмен в бурнусе щекочет мне щиколотку – в последний раз такое случилось со мной на охотничьем балу в двадцать первом году.

Видимо, ее недовольство каким-то образом пробило путь к ушам Спода, в нем проснулось что-то доброе, потому что он отпустил теткину ногу, она встала и принялась отряхивать свое платье.

– А теперь будьте любезны объясниться, – велела она чуть более спокойно, – я требую. Что здесь происходит? Что все это значит? Кто этот идиот под балахоном?

Я представил их друг другу.

– Разве вы не знакомы со Сподом? Мистер Родерик Спод, миссис Траверс.

Спод наконец-то стянул с себя простыню, но картина по-прежнему была на месте, и тетя Далия с изумлением на нее уставилась.

– Ради всего святого, зачем вы надели себе на шею картину? – спросила она. Потом добавила, слегка смягчившись: – Впрочем, носите на здоровье, только она вам не идет.

Спод ничего не ответил. Он шумно дышал. Я не винил его, заметьте, – на его месте я бы тоже шумно дышал, – однако мне было от этого не слишком уютно и хотелось, чтобы он перестал так дышать. Он также буравил меня взглядом – хорошо бы и буравить перестал. Красный как рак, глаза выпучились, а волосы – странно, но почему-то казалось, что они стоят дыбом, ну в точности иголки у озлившегося хамелеона, как однажды сказал Дживс про Барми Фозерингея-Фиппса, когда тот поставил огромную сумму на лошадь, которая, как его уверили, должна победить, а она пришла шестой на весенних скачках в Ньюмаркете.

Помню, во время непродолжительного конфликта с Дживсом я нанял на его место человека в агентстве по найму прислуги, и через несколько дней он надрался как сапожник, поджег дом и пытался изрезать меня на куски мясницким ножом. Ему, видите ли, хотелось посмотреть, какого цвета у меня внутренности, ни больше ни меньше. До сих пор я считал этот эпизод самым страшным из всего, что мне довелось пережить. Теперь я понял, что он передвинулся на второе место.

Слуга, который мне вспомнился, был дикий, необразованный парень, а Спод получил хорошее воспитание и образование, но, несомненно, в одном отношении у них наблюдалось родство душ. Во всем остальном это были земля и небо, и тем не менее обоим страстно хотелось узнать, какого цвета у меня внутренности. Разница лишь в том, что слуга хотел удовлетворить свое любопытство с помощью мясницкого ножа, а Спод готов был выполнить операцию голыми руками.

– Мадам, я вынужден просить вас оставить нас наедине, – сказал он.

– Но я же только пришла, – возразила тетя Далия.

– Сейчас я вышибу дух из этого негодяя.

С моей тетушкой нельзя разговаривать в таком тоне. В ней чрезвычайно сильны родственные чувства, а своего племянника Бертрама, как я вам уже говорил, она просто обожает. Она грозно нахмурилась.

– Вы и пальцем не тронете моего племянника.

– Я переломаю ему все кости до единой…

– И не мечтайте. Какая неслыханная наглость!.. Эй вы, стойте! У-лю-лю!

Последние слова она уже выкрикнула, и выкрикнула потому, что Спод в этот миг вдруг сделал шаг в мою сторону.

Глаза его горели, усишки злобно топорщились, он скрипел зубами и кровожадно сжимал и разжимал пальцы, и можно было бы предположить, что я сделаю прыжок в сторону, как балетный танцор. Чуть раньше так бы и случилось, но сейчас я и с места не двинулся, стоял спокойно и неколебимо, как скала. Не помню, сложил я руки на груди или нет, но на губах у меня играла легкая ехидная усмешка, в этом я клянусь.