Фрэнсис Бёрнетт - Таинственный сад (сборник)

– Полоумный? – гневно сказал Колин. – Кто это думал?

– Всякие дураки, – ответил Бен. – Их много на свете, они и болтают… и всегда лгут. Зачем же ты заперся ото всех?

– Все думали, что я скоро умру, – лаконически ответил Колин. – А я не умру!

Он сказал это так решительно, что Бен смерил его взглядом с головы до ног.

– Ты умрешь? – сказал он сурово и радостно. – Ничего подобного! В тебе слишком много храбрости. Когда я увидел, как ты скоро соскочил на землю, я сразу понял, что ты молодец! Садись-ка на коврик, мой миленький господин, и давай мне приказания!

В его манере и тоне была странная смесь суровой нежности и лукавой догадливости. Когда он и Мери шли по длинной аллее, Мери не переставала говорить. Она сказала ему, что главным образом следовало помнить то, что Колин выздоравливает – выздоравливает, и вылечивает его сад; никто не должен напоминать Колину, будто у него есть горб и что он умрет.

Раджа соблаговолил сесть на ковер под деревом.

– Какую работу ты делаешь в садах? – спросил он.

– Что прикажут, – ответил старый Бен. – Меня держат по ее милости, потому что она меня любила.

– Она? – спросил Колин. – Кто?

– Твоя мать, – ответил Бен.

– Моя мать? – сказал Колин и спокойно огляделся вокруг. – Это был ее сад, не правда ли?

– Да, так и есть, – сказал Бен, тоже оглядываясь вокруг, – и она его очень любила.

– А теперь это мой сад. Я его очень люблю и буду сюда приходить каждый день, – заявил Колин. – Но это должна быть тайна… Я приказываю, чтобы никто не узнал, что мы сюда ходим. Дикон и моя двоюродная сестра работали, чтобы сад ожил. Иногда я буду присылать за тобой, чтобы помочь им, но ты должен будешь приходить, когда тебя никто не увидит.

Лицо Бена скривилось в кислую улыбку.

– Я и прежде приходил сюда, когда меня никто не видел, – сказал он.

– Что! – воскликнул Колин. – Когда?

– В последний раз я здесь был… – он почесал подбородок и оглянулся вокруг, – кажется, года два тому назад.

– Но ведь сюда никто не ходил десять лет! – воскликнул Колин. – Ведь здесь не было калитки!

– Я и есть никто, – грубо сказал старый Бен. – И я не проходил в калитку, я перелезал через стену. А в последние два года мне ревматизм мешал…

– Ты ходил сюда и подрезал, и чистил здесь! – воскликнул Дикон. – А я никак не мог понять, кто это делал!

– Да, она очень любила сад… очень любила, – медленно сказал Бен. – И она была такая красивая, молодая. Помню я, она однажды сказала мне: «Бен, если я когда-нибудь заболею или меня здесь не будет, ухаживай за моими розами», – а сама смеется… А когда ее не стало, приказали никого не подпускать близко. Но я приходил, – добавил он упрямо. – Я перелезал через стену, пока ревматизм не стал мешать, и иногда работал там, один раз в год. Ее приказ был первый…

– Сад не был бы жив, если бы ты этого не сделал, – сказал Дикон. – А я все думал…

– Я рад, что ты это делал, – сказал Колин. – Ты уж сумеешь сохранить тайну.

– Сумею, сэр, – ответил Бен. – И больному человеку легче будет пройти в калитку.

На траве возле дерева лежал садовый скребок, который уронила Мери. Колин протянул руку и поднял его; на лице его появилось странное выражение, и он начал скрести землю. Его худая рука была слаба, но скоро он сунул конец скребка в землю и поднял немного; все следили за ним, а Мери даже притаила дыхание.

«Ты можешь это сделать! Ты можешь! – говорила она про себя. – Можешь, говорю я тебе!»

В круглых глазах Дикона светилось пылкое любопытство, но он не говорил ни слова. Бен тоже смотрел с интересом. Колин продолжал копать и, выкопав несколько комков земли, радостно обратился к Дикону на йоркширском диалекте:

– Ты сказал, что я скоро буду здесь ходить, как другие люди… и потом сказал, что я буду копать. Я думал, что ты сказал это, чтобы утешить меня… Сегодня только первый день, а я уже ходил, и вот я копаю!

У Бена опять от изумления открылся рот, когда он услышал это, но потом рассмеялся:

– Похоже на то, что у тебя ума довольно, настоящий йоркширец! И копать начал! А не хочешь ли посадить что-нибудь? Я могу принести тебе розу в горшке.

– Поди принеси! – сказал Колин, усердно копая. – Скорее!

Все действительно сделалось скоро. Бен побежал, забыв про свой ревматизм; Дикон взял свой заступ и вырыл ямку побольше и поглубже, чем это мог сделать Колин своими слабыми руками; Мери побежала и принесла лейку. Когда Дикон вырыл ямку поглубже, Колин продолжал подбрасывать рыхлую землю, потом взглянул на небо, весь раскрасневшийся и оживленный.

– Я хочу сделать это раньше, чем солнце совсем зайдет, – сказал он.

Мери подумала, что солнце остановилось на несколько минут именно ради этого. Бен принес из оранжереи розу в горшке, ковыляя по траве так быстро, как только мог. Он стал на колени подле ямки и разбил горшок.

– Вот она, мой мальчик, – сказал он, подавая Колину растение, – посади ее сам в землю, как делает король, когда приезжает на новое место.

Худые, бледные руки Колина слегка дрожали и румянец на лице вспыхнул ярче, когда он опустил розу в землю и держал ее, пока Бен засыпал яму и укреплял растение. Мери вся подалась вперед, стоя на четвереньках.

– Посадил! – сказал, наконец, Колин. – А солнце еще только садится… Помоги мне встать, Дикон. Я хочу стоять, когда оно зайдет. Это надо так… это волшебство!

Дикон помог ему встать, а «волшебство» – или что-то другое – придало ему столько силы, что, когда солнце совсем скрылось и кончился этот удивительный, чудесный день, Колин стоял, сам стоял на ногах и смеялся.

…Когда они вернулись в дом, доктор Крэвен уже ожидал их там. Он начал уже было подумывать о том, не благоразумнее ли будет послать кого-нибудь осмотреть дорожки в саду. Когда Колина внесли обратно в его комнату, доктор серьезно поглядел на него.

– Ты не должен был оставаться там так долго, – сказал он. – Тебе не следует переутомляться.

– Я вовсе не устал, – сказал Колин. – Это меня вылечило. Завтра я выйду и утром и после обеда.

– Не знаю, позволю ли я это, – ответил доктор Крэвен. – Я боюсь, что это будет неблагоразумно.

– Будет неблагоразумно мешать мне, – очень серьезно сказал Колин. – Я пойду.

Даже Мери заметила, что одна из ярких особенностей характера Колина была та, что он вовсе не подозревал, как груба была его манера распоряжаться людьми. Он как будто всю свою жизнь прожил на пустынном острове и, так как он был там королем, завел свои собственные обычаи, и ему не с кем было сравнить себя. Сама Мери тоже была немного похожа на него, но с тех пор, как жила в Миссельтуэйте, она мало-помалу узнала, что и ее собственная манера обращаться с людьми вовсе не такая, которую часто видишь или которая очень нравится людям. Сделав это открытие, она, конечно, решила, что оно достаточно интересно, чтобы сообщить о нем Колину. После того как доктор Крэвен ушел, она уселась и в течение нескольких минут с любопытством глядела на Колина. Ей хотелось, чтобы он спросил ее, почему она это делает, и он действительно спросил: