Коллектив авторов - Культ Ктулху (сборник)

– О, не беспокойтесь о Клоде, – сказал я горько. – У него невероятная воля к жизни. Такого ничто не убьет…

Слова упали промеж нас, холодные и тяжелые. После недолгого молчания я извинился и оставил Генри Бонифаса глядеть мне вслед этими его сверкающими любопытными птичьими глазками. Я никогда его больше не видел, но на протяжении последующих пропитанных кромешным ужасом лет память моя не раз тянулась сквозь бесконечный мрак к тому вечеру, когда я, сам того не желая, изрек проклятое пророчество: «Такого ничто не убьет…» Распознай я тогда извращенную истину этих слов, я мог бы спасти Грацию Тейн – и себя заодно. Я мог бы уничтожить Клода Эшера еще до того, как он стал неуничтожим.

В начале октября 1926 года я снова вернулся в монастырскую тишину Иннисвичского Приората, намереваясь провести там зиму и завершить мою вторую книгу. Столь продолжительный период свободы от тлетворного влияния брата пошел Приорату на пользу: он снова превратился в уединенную тихую гавань, какой я его помнил по раннему детству. Живя удобной, но простой жизнью и отдаваясь всецело работе, я стал почти счастлив…

Мой второй роман так никогда и не был закончен.

Не прошло и месяца с моего возвращения в Приорат, как пришло письмо.

Догадываюсь, что ты надеялся никогда больше обо мне не слышать. Крайне жаль тебя разочаровывать, однако факт остается фактом: блудный сын устал блуждать и готов возвратиться под отчий кров. Сколь бы ни была тебе противна эта идея, ты же не откажешь обожающему тебя брату в праве жить в доме наших общих предков, правда? Будь хорошим мальчиком и приготовь одну из лучших спален, Ричард. Синяя в западном крыле подойдет лучше всего – ибо, видишь ли, я возвращаюсь не как уехал, не один. Я везу домой невесту.

За следующую неделю новость распространилась с пугающей быстротой. Иннисвич снова затопил ужас – скоропостижный, как какая-нибудь опухоль, чей рост не заметили вовремя. Самые дикие слухи перескакивали с улицы на улицу, из дома в дом. Что это за неведомая тварь, на которой женился Клод Эшер? Кто она, на что похожа? Предсказывали явление женщины невиданной красоты, но странной и злой; намекали на второе пришествие ведьмы, которую Иавис Дризен сжег у себя в камине больше века назад. Еще даже ни разу не видев ее, жители Иннисвича умирали от страха перед женой моего брата. Признаюсь, и я тоже непонятным образом страшился ее – безымянной женщины, связавшей с Клодом свою судьбу.

Я приканчивал уже шестой бренди, когда на подъездную дорожку завернул автомобиль. Заслышав его, я вскочил.

Воспоминания о том вечере до сих пор возвращаются ко мне фрагментами, картинками, достойными кошмара, навязчивыми образами, таящимися до времени в каких-то тайных закоулках мозга и то вспыхивающими, то снова тонущими в желтой мгле пережитого. Я снова слышу металлический зов кованого дверного молотка, разносящийся по темным залам Приората. Я помню шелест платья и почтительное бормотанье экономки:

– Проходите, сударь, мадам. Мастер Ричард сейчас в библиотеке.

Помню, как повернулся к двери. На пороге стоял Клод Эшер. Он сильно изменился – казался выше, чем во время нашего последнего свиданья. Орлиный лик выглядел бледнее и истощеннее, и, однако же, обрел некую правильность черт, делавшую его красивым эффектной, сардонической красотой. Клод, каким я его помнил, всегда относился к своему внешнему виду с намеренным безразличием. Ныне же его дорогой, превосходно скроенный твидовый костюм, рубашка с мягким воротником и вязаный галстук являли образчик наилучшего вкуса. Легким шагом он пересек комнату и приблизился ко мне; его рука в моей оказалась ненормально холодной.

– Ричард, старина! – улыбнулся он. – Сколько лет, сколько зим…

Сказать, что меня поразила непринужденная сердечность его тона – это не сказать ничего. Я решил, что помимо зловещего Вест-Индского захолустья Клод успел благополучно побывать и в Европе – его своеобразный голос успел добавить к силе звучания еще и очень характерные континентальные интонации: он теперь говорил с едва заметным немецким акцентом.

– Прости, что мы так опоздали. Эти поезда… они всегда…

Должно быть, он заметил, что я его не слушаю. Мой взгляд был устремлен ему за спину, к дверям в библиотеку. На лице брата промелькнуло слегка озадаченное выражение, но оно тут же сменилось улыбкой.

– Ах, Грация, душа моя…

Я в жизни не встречал никого похожего на Грацию Тейн. Лицо – мягкий овал, обрамленный взметенными ветром рыжими волосами, оттенявшими нежнейшую белизну кожи; робкая улыбка трогала уголки полных, идеально розовых губ… Когда она подошла поближе, я обратил внимание на довольно широко расставленные глаза, черные, как ягоды терна и необычайно кроткие. Дорожный костюм из плотного твида был не в состоянии скрыть изящества фигуры.

Нас разделяло всего несколько футов. Взгляд ее на мгновение задержался на мне. Будто издалека донесся тихий смешок Клода.

– Ну, что же, моя дорогая? Ты разве не хочешь поздороваться с Ричардом?

И когда ее черные глаза скользнули в сторону, чтобы встретить взгляд Клода, в них случилась тонкая, но явственная перемена. В мерцающем янтарном отсвете камина они мгновенно потеплели – и принялись ласкать лицо моего брата с каким-то гипнотическим безмолвным обожанием. Только когда он наградил ее едва заметным кивком, Грация снова заметила мое присутствие. Я взял ее протянутую руку. Когда она заговорила, голос оказался грудной и с изумительными модуляциями, однако слова прозвучали неуверенно, словно у маленькой девочки, хорошо затвердившей урок.

– Я так давно ждала нашей встречи, Ричард…

Даже вспомнить не могу, что я пробормотал в ответ. В тот миг, когда эти теплые нежные пальчики коснулись моих, непривычное мальчишеское смущение комом встало у меня в горле. Некоторое время я не мог оторвать взгляда от красоты Грации Тейн, потом понял, что, кажется, уже неприлично долго держу ее за руку – и поспешно отпустил. Видимо, я покраснел. Осознав, что Клод пристально меня изучает, я посмотрел на него и успел заметить знакомый зловредный изгиб плотно сжатых губ. Вся прежняя извращенность была на месте; несмотря на новообретенные континентальные манеры, Клод Эшер не изменился ни на йоту.

Ужин, конечно, не задался. Я был слишком напуган. Это был необычный, неэгоистичный страх – страх не за себя; он свернулся у меня внутри холодными кольцами, пока я пытался сидеть, есть, разглядывать Грацию Тейн. Я видел, как снова и снова детское обожание смягчало и ее без того прелестные черты; стоило Клоду посмотреть в ее сторону, как они озарялись улыбкой. Это была нежная, благоговейная улыбка – и все же чем дольше я ее наблюдал, тем крепче убеждался, что передо мною маска, не вполне способная скрыть безмолвную невыразимую усталость, украдкой мелькавшую во взгляде в мгновенья душевной открытости. Я больше не боялся жены моего брата – теперь я боялся за нее. Меня преследовало чувство, что вкрадчивое зло, сопутствовавшее Клоду с самого рождения, уже тянет свои настойчивые, скользкие щупальца к этой девушке, намереваясь ее уничтожить, как всегда уничтожало все, чего только касалось. И внезапно я понял, что не дам этому случиться. Я не хочу, чтобы с Грацией произошло что-то плохое. Это была самая чудесная женщина на свете – такого просто нельзя допустить.