Коллектив авторов - Культ Ктулху (сборник)

– Ибо плоть сия есть дом духа моего. Клод Эшер! Я – Клод Эшер!

Его смех вывел меня из оцепенения. Клод стоял на пороге дьявольской комнаты. Замеченные мной коричневые пятна теперь проступили сильнее; его лицо действительно походило на череп, обтянутый сухой, лишенной красок кожей. Он, казалось, даже дышал с трудом. Впрочем, гнев успел уступить место обычной любезной непроницаемости; кошачья улыбка вернулась. Сверкающие глаза смеялись – но без тени радости.

– Бедняга Ричард. Как бы тебе уже научиться не лезть не в свое дело, а? Если ты, конечно, намерен и дальше оставаться такой брезгливой овцой.

За мнимо добродушной шуткой чувствовалась угроза – и она размешала угли моей ярости, уже было подернувшиеся холодной золой страха. Изможденное детское личико Грации на миг встало у меня перед глазами.

– Что ты с ней делаешь, Клод? – Голос мой звучал хрипло.

Он ответил не сразу. Опустившись в кресло, которое только что занимала она, он на несколько долгих мгновений устремил свой взор в раскаленное добела сердце пляшущего огня. Улыбка снова исказила его черты; непристойное веселье заплясало в темноте запавших глазниц.

– Она и вправду очень хороша, да? – мягко спросил он.

– Она достойная женщина, – возразил я. – Она хороший человек, а ты творишь с ней что-то гадкое. Я желаю знать, что стоит за всем этим мерзостным спектаклем.

– Ах, вот как? – Его кинжальный взгляд скрестился с моим. – Неужели правда хочешь, а, Ричард? Ты в этом уверен? А вдруг это снова оскорбит твою нежную душу? Милая леди вдохновила тебя, дорогой братец. Она превратила тебя в рыцаря в сверкающих доспехах.

– На твоем месте, – рот его сжался в тугую линию, – я бы оставил всякие помышления о том, чтобы «спасти» леди Грацию. Видишь ли, то, что ты так вульгарно обозвал мерзостным спектаклем, на деле представляет собой научный эксперимент. Грация – моя ассистентка, и я не намерен отказываться от ее помощи. Она идеальный объект… возможно, потому что так безумно в меня влюблена.

Клод, видимо, отметил гадливость, охватившую меня от грязной многозначительности его слов. С издевательской улыбкой он кивнул.

– Да, милый Ричард, жена мне исключительно предана. Именно поэтому мои эксперименты оказались столь успешны. Понимаешь ли, я уверен, что при определенных условиях достаточно могущественная воля может захватить тело другого человека, пересадив, так сказать, доминирующую личность на свежую почву и заставив второго участника эксперимента обменяться с нею телами. По сути дела, для этого нужны только достаточная концентрация и подходящий объект, в высшей степени восприимчивый к воле экспериментатора.

Пока он говорил, в глазах Клода разгорелся поистине маниакальный огонь. Он упивался каждым словом, будто это было языческое заклинание.

– И вот я нашел этот объект…

– Ты не можешь, – тупо проговорил я. – Не можешь поступать так с Грацией. Она такая красивая. Она…

– Так в этом-то все и дело! – лихорадочно прошептал Клод. – Красивая, говоришь? Да она самое прекрасное создание, которое я в жизни видал! Ты только подумай, Ричард! Представь себе, чего я смогу достичь с такой красотой! Вообрази себе женщину, обладающую ее красотой и моей личностью – моим разумом, направляющим эту самую красоту! Да такая женщина сможет властвовать над любым мужчиной… над миллионом мужчин… над империей… над целым миром!

Мне стоило огромного труда не перейти на крик.

– Говорю тебе, этого делать нельзя! Я тебе не позволю. Знаю я эти твои «эксперименты»! Я знаю, что ты сделал с папой и Тэмом! Ты и пальцем не тронешь Грацию. Либо ты оставляешь ее в покое, либо я иду в полицию!

– Нет, Ричард, – тихо сказал мне брат. – В полицию ты не пойдешь. Еще немного, и ты успокоишься… ты сможешь подумать головой. И тогда ты поймешь истинность того, что я сказал тебе относительно Грации. Она полностью, всецело моя. Она никогда не засвидетельствует ничего из диких историй, которые ты способен рассказать властям. Напротив, раскрой ты только рот, и она с готовностью присоединится к моим показаниям, что ты сошел с ума.

И он вышел, беззвучно прикрыв за собою дверь.

Я ничего не мог поделать. Мне оставалось только смотреть, как злокозненный гений Клода Эшера медленно, но неотвратимо подчиняет себе Иннисвичский Приорат. К концу первой недели я уже чувствовал себя в собственном доме беспомощным чужаком, столкнувшимся с чем-то невыразимо ужасным и не смеющим сделать ничего, кроме как повернуться к кошмару спиной. Мои нервы были натянуты, будто струны чувствительного инструмента – еще один поворот колка, и я просто рассыплюсь в руках жестокого настройщика. День за днем я наблюдал, как Грация бродит по сумрачным коридорам Приората… как все бледнее становятся ее нежные щеки… как за прозрачным зеркалом глаз извивается тошнотворный ужас. Снова и снова я отправлялся на прогулку, твердо намереваясь на сей раз закончить ее в полицейском участке – но так и не решался, памятуя о жутком в своей рациональности предупреждении брата.

Я пробуждался по ночам, дрожа от неистовой ярости, а под сводами дома отголосками грома гулял пульс адских барабанов. После таких ночей брату становилось явно и откровенно лучше, а Грация раз от раза делалась все бледнее, все молчаливее. Я понимал, что девушка, скользившая, как бесплотный дух, из комнаты в комнату нашего мрачного дома и улыбавшаяся со смирением и обожанием Клоду, уже не была настоящей Грацией. Я знал, что он ее контролирует, что ее безмолвная преданность ему служит проявлением какой-то чудовищной разновидности месмеризма – но доказать свою теорию не мог никак. Возможно, я бы никогда не узнал настоящую Грацию Тейн, если бы не простуда.

Она свалила Клода внезапно, в середине третьей недели. День выдался облачный и на редкость зябкий. Сырость с моря проникала в просторные комнаты Приората, несмотря на закрытые окна, и никакой огонь был не в силах пронать этот холод. Клод просидел весь день, запершись в восточном крыле. Когда он вышел к ужину, его изможденные щеки покрывал непривычный румянец. Обведенные красным глаза глядели до странности смущенно, стоило его взгляду встретиться с моим. За едой царило тягостное молчание. Грация обеспокоенно посматривала на мужа, но он на нее не глядел и ушел спать сразу же после трапезы.

Мне удалось задремать лишь сильно после полуночи. Странная молчаливость брата пугала меня. Со времени приезда зло в нем успело разрастись в наглую, насмешливую тварь, то отпускавшую колкие двусмысленности, то хохотавшую ядовитым смехом – нынешний Клод был сам на себя не похож. Мне оставалось только гадать, что привело к подобной перемене. Ответ пришел в виде белой фигуры, возникшей у моего одра среди ночи, словно какой-то неупокоенный дух. Должно быть, я вскрикнул, когда меня коснулась холодная рука, потому что легкие пальцы тут же надавили мне на губы, призывая к молчанию. Тяжело дыша, я воззрился на омытую лунным сиянием прелесть милого личика Грации Тейн.