Гилберт Честертон - Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник)

– В Лондон… вы? – в один голос воскликнули Маргарет и Сесиль. Гертруда, стоявшая позади них, смертельно побледнела, ее прелестные черты под буйными рыжими прядями казались вырезанными из слоновой кости. Хоу протянул ей руку. Взгляд ее необыкновенных зеленых глаз уцепился за что-то и стал вдруг решительным.

– Мистер Хоу, – проговорила она, не дыша и очень-очень тихо, – что вы сказали мистеру Флери?

– Он сам вам об этом расскажет, – ответил Хоу, вздрогнув, как будто она попала в самую точку.

Люсьен был не особенно скрытен, и вскоре она выяснила, что Хоу, зная, что слово на него не подействует, пригрозил ударить его. Они рассорились, и Хоу отправился собирать чемодан.

После Гертруда страстно лелеяла воспоминания о том, как ее герой бестрепетно пошел ради нее на великую жертву, но в тот момент она вряд ли это осознавала. Весь мир в мгновение померк для нее.

– Прощайте, мисс Грэй, – сказал Хоу Маргарет. – Прощай, Сесиль, мои каникулы окончены.

– Какая жалость! – ответила Маргарет, искренне, почти с горячностью, ибо здравый смысл и чувство юмора помогли ей по достоинству оценить этого, как она выражалась, “субъекта”. Хоу посмотрел на нее, и его обеспокоенный взгляд наконец прояснился.

– Я верю, что сейчас вам действительно жаль, – медленно проговорил он. – Но скоро мы все это изменим. Прощайте!

Он с чувством, почти нежно пожал руки Маргарет и Сесиль, крепко пожал холодную руку Гертруды, после чего с удивительным проворством перемахнул через изгородь и поспешно зашагал к станции.

– Очень неожиданный отъезд, – сказала Маргарет. – Наверное, он заберет свои вещи по дороге на станцию. Куда мы теперь направимся? А где же Гертруда? – Но та была рядом, она бродила неподалеку, поддевая песок носком туфли.

– Нам лучше вернуться домой, Гертруда: ты знаешь, Амьены могут зайти к нам на чай. Ты видела их на званом вечере, помнишь темноволосого молодого человека с двумя сестрами?

– Мистер Амьен дурак, – негромко сказала Гертруда.

Люсьен довольно странно и глупо засмеялся, а Маргарет нахмурилась. Гости к чаю не пришли, и Кэтрин, поздно вернувшись домой после нескольких визитов, села за стол в одиночестве, а Гертруда в той же комнате беспокойно ерзала на диване.

– Но почему ты не хочешь прогуляться вместе по реке? – допытывалась Кэтрин. – Погода наверняка будет очень хорошая.

– Наверняка будет дождь, – пробурчала Гертруда. – Ненавижу реку.

– Раньше я этого не замечала, – улыбнулась Кэтрин. – Что с тобой, милая? – добавила она, подходя и садясь рядом. – Ты на нас сердишься?

Но Гертруда вовсе не выглядела сердитой. Ее чувства как будто умерли: она видела происходящее вокруг с мрачной и прозаической отчетливостью.

– Нет, – грубо ответила она. – Ничего мне от вас не нужно. – И смяв покрывало, зарылась лбом в подушки.

– В таком случае, – сказала ее сестра с мягким достоинством, – ты могла бы пойти с нами… Но что с тобой, Гертруда?

Гертруда обернулась на раздавшийся откуда-то шорох и почувствовала, как белоснежная лапка дотронулась до ее щеки, а затем послышалось “мяу”. Она позволила Роберту Элсмеру пробраться к ней и прижалась к нему головой среди подушек. Его шерсть смешалась с бурей рыжих волос, и тишину нарушил неожиданный и от этого особенно резкий приступ рыданий. Кэтрин в недоумении покинула комнату, из которой долго еще доносились душераздирающие звуки.

В изящной, оформленной в красно-коричневых тонах столовой одного из домов лондонского Вест-Энда сидели, потягивая кофе, два молодых человека в вечерних костюмах. Один из них был одет с учетом всех новейших причуд моды; он был похож на столь распространенные ныне технические новинки, которые снабжают самыми последними усовершенствованиями, к таковым относилась, в частности, тончайшая полоска усов. Но, несмотря на этот завершающий штрих, на весь лоск и глянец, которыми одарили его шесть легкомысленных лет, это был все тот же Люсьен Флери, щебетавший о своей очередной бессмертной страсти сидевшему напротив него собеседнику. Тот был изящным, темноволосым, апатичным молодым человеком с по-юношески пухлым овалом лица и раскосыми черными глазами, придававшими ему сходство с китайцем, что иногда случается с молодыми французами. Французский кузен Люсьена по имени Валентин Амьен был, тем не менее, во многих отношениях таким же англичанином в своих привычках и взглядах, как любой подлинный британец, презирающий все, чего не понимает. Люсьен почти не знал его, хотя много лет назад встречался с ним и его сестрами на море. Они запомнились ему мягкими и искренними людьми, и эти качества читались в безучастных, на первый взгляд, черных глазах молодого гостя.

– Так вы прежде уже встречали этих молодых дам? – говорил Люсьен, опуская в свой кофе очередной кусочек сахара.

– Да, – отвечал Валентин, приподнимая брови. – Как ни странно, я случайно познакомился с ними тогда же, когда впервые встретился с вами. Не знаю, помните ли вы тот день. Мы все отдыхали на море, пять или шесть лет назад. Они были так любезны, что пригласили меня на вечер. Я танцевал с одной из них, старшей, и сполна заразил ее собственной неуклюжестью и стеснительностью. Там был еще, помнится, один весьма странный тип, немало меня повеселивший. Никогда не думал, что встречусь с ними снова. Очень милые люди, мне показалось.

– Очаровательные! – сладко промурлыкал Люсьен. – О да… Тешу себя надеждой, что они так хороши, как вы о них говорите. – Впрочем, на его лице было написано, что сам он не слишком в это верит.

– Добропорядочных девушек встретить куда проще, чем добропорядочных молодых людей, – заметил Валентин, не вынимая рук из карманов. – Молодой человек, как правило, прячет свои добродетели внутри, а у девушек они каким-то образом просвечивают насквозь. Не знаю, как выразиться яснее. Такие девушки потрясают душу и делают тебя чище. Мы сменили копья на зонтики, но иногда… Во всяком случае, куда лучше преклоняться перед отважными и добродетельными женщинами, с ними можно подружиться, не прибегая к глупому и унизительному для обеих сторон флирту. Мне кажется, такие женщины способны… способны преображать мужчин – и вдохновлять их на… на славные дела.

Как все поэты, а ведь он был одним из них, в повседневной жизни Валентин привык не заботиться о ясности выражения.

Люсьен слушал в некотором замешательстве, поскольку сказанное явно противоречило его умозаключениям. Он слегка поморщился, изображая учтивое несогласие.

– Они, конечно, добродетельные, – сказал он с усмешкой, – весьма даже… но все же… не верх совершенства, что бы вы ни говорили… не те прелестницы, каких мы с вами привыкли встречать в свете. В них совсем нет блеска. Не стоит ожидать от них особенной бойкости, если вы понимаете, о чем я. Они, безусловно, очень добропорядочны… Но они, видите ли, слишком много сидят дома; слишком привязаны друг к другу и так далее. Разумеется, я их очень люблю, но когда я ищу сильных впечатлений… понимаете ли, это совсем другое, – закончил он с прежней, ничего не выражающей усмешкой и глотнул кофе.