Александр Ливергант - Национальный предрассудок

Видел, как на Тауэр-Хилл собралась толпа из 300–400 моряков; один из них забрался на груду кирпичей и, насадив носовой платок на палку, принялся ею махать, сзывая всех к себе. Услышав громкие крики и не на шутку перепугавшись, поспешил домой, после чего, удостоверившись, что все стихло, вышел вновь и отправился к сэру Роберту Вайнерсу. <���…> По дороге обратно услышал, что около 1000 матросов вооружились и вышли на улицы. В великом страхе – домой, полагая, что у дома моего суматоха, и боясь, как бы не разграбили мое добро, – но Бог милостив. Вскоре, впрочем, сэр У. Баттен и сэр Р. Форд известили меня, что матросы прорвались в тюрьмы, дабы освободить других матросов, что герцог Албемарл вооружен, равно как и вся гвардия на другом конце города; и что герцог Албемарл будто бы ушел с войском в Уопинг – усмирять матросов. Каков позор для всех нас!

Сегодня обнаружил у себя во дворе умирающего от голода матроса. Он едва дышал; я дал ему полкроны и распорядился, чтобы он смог получить по своему «билету» деньги [9] Матросам выплачивали жалованье «билетами», причем, как правило, с опозданием. Обычно трактирщики, пользуясь отсутствием у матросов наличных денег, обменивали им «билеты» на деньги с выгодой для себя. .

Клерк сэра У. Ковентри Поуэлл сообщил мне, что он слышал при дворе плохую новость: будто голландцы прорвали нашу оборону под Чэтемом, отчего я пришел в полное смятение. В Уайтхолл, дабы выяснить правду; подымаюсь по лестнице в парке и слышу разговор двух лакеев: плохие, говорят, новости, у всех придворных глаза на мокром месте. Решил, что внутрь не пойду, – лучше им на глаза не показываться, повернул обратно и скользнул в карету. Засим домой, где все мы в большой тоске, ибо слухи полностью подтвердились: голландцы прорвали нашу цепь и сожгли наши корабли, в том числе и «Короля Карла»; прочие подробности мне неизвестны, но нет сомнений, что весьма печальны и они.

Только встал, как печальные известия подтвердились полностью: голландцы захватили «Короля Карла» и флот их вошел в Темзу. И то и другое повергло меня в такой ужас, что я тут же принял решение отправить отца и жену в деревню; не прошло и двух часов, как они, вняв моим уговорам, отбыли с 1300 гиней золотом на дне саквояжа. Господи, не дай им пропасть в дороге, помоги по приезде как следует припрятать нажитое! Сердце у меня по-прежнему не на месте. После их отъезда только и думал о том, как поступить с остальной суммой. <���…> Надел пояс, в который не без труда вложил 300 гиней золотом с тем, чтобы в случае чего не остаться совсем без гроша. Ибо сдается мне, что в любом государстве, кроме разве нашего, людям, которые кажутся (ведь на деле мы таковыми не являемся) столь же виновными, сколь и мы, непременно перерезали бы глотки.

Говорят, что вчера на улицах Вестминстера кричали: «Парламент! Созвать парламент!» Убежден, за такую неудачу придется расплачиваться кровью. Пока не слышно, чтобы голландцы вошли в Грейвзенд, что чудо, однако еще большее чудо, что по сей день мы не имеем никаких известий из Чатема ни от лорда Браункера, ни от П. Петта, ни от Дж. Меннза; мне стыдно оттого, что я лишен возможности отвечать всем тем, кто приходит с вопросами; в присутствии я совершенно один и, признаться, рад, что нахожусь здесь, возле дома и вне опасности, – и в то же время служу государю верой и правдой.

Встал – и в карете в Уайтхолл, где предстал перед государем и герцогом Йоркским в покоях герцога Йоркского вместе с остальными членами Военно-морского совета, а также многими командующими флотом. Мистер Рен шепнул мне на ухо, что герцог Албемарл сместил многих командующих, среди прочих капитана Баттса, который, по словам герцога Йоркского, моряк весьма отважный, о чем знают все. И что на его судно назначен другой капитан, которого незадолго до того выгнали за пьянство с корабля, где он был боцманом. <���…> Услышав это, принц Руперт, он стоял рядом, повернулся ко мне и в раздражении заметил: «Если выгонять капитанов за пьянство, то можно и без флота, черт возьми, остаться! Разве тот, кто пьет, хуже в деле? Пусть бы наказывали, но зачем же с капитанского мостика снимать?»

Дамы, я, капитан Петт и мистер Касл сели в барку и поплыли к «Монарху» – корабль произвел на нас большое впечатление; всю дорогу пели; среди прочих развлечений повел миледи (графиню Сандвич. – А. Л .), миссис Тернер, миссис Хемпсон и сестер Аллен на маяк, где стал их целовать, говоря, что беру, как полагается крупному чиновнику, поцелуями мзду, отчего очень смеялись, выпили несколько бутылок вина, ели говяжий язык и пр. Засим – домой ужинать и, вволю повеселившись, – спать.

В городе только и разговоров что о величайших соревнованиях по бегу, каковые имели место сегодня в Банстед-Даунз между Ли, ливрейным лакеем герцога Ричмондского, и неким кровельщиком, знаменитым бегуном. И Ли взял верх – хотя и государь, и герцог Йоркский, почти все ставили на кровельщика три, даже четыре против одного.

Велел жене побыстрее собираться [10] В 1655 г. Пипс женился на пятнадцатилетней Элизабет Маршан, урожденной Сен-Мишель (1640–1669), дочери бежавшего в Англию гугенота, по любви, что, впрочем, не мешало ему ей изменять; интрижка Пипса с ее молоденькой компаньонкой Деби Уиллет Элизабет пережила очень тяжело и пригрозила мужу, что примет католичество. Брак их был бездетен, что удручало чадолюбивого Пипса. Супруги нередко ссорились и в 1664 году даже на некоторое время разъехались. , повез ее в экипаже на Варфоломеевскую ярмарку [11] Во времена Пипса и до середины XVIII в. Варфоломеевская ярмарка открывалась ежегодно 24 августа в лондонском предместье Смитфилд в День святого Варфоломея и продолжалась две недели. и показал пляшущих на веревке мартышек, что было бы забавно, если б не являло собой зрелище довольно гнусное. Были там и лошадь с копытами, похожими на бараньи рога, и гусь на четырех ногах, и петух на трех. Оттуда – в другое место, где видели немецкие заводные игрушки: «Поклонение Деве Марии», а также несколько сюжетов из Ветхого Завета; главное же, там было море – с Нептуном, Венерой, русалками и Купидоном верхом на дельфине, причем море волновалось.

Около часа дня – к Пови; сели обедать: я, он, его жена, которую я видел впервые (красивая старуха, на чьи деньги он живет, и живет неплохо!). После обеда спустились в новые его погреба; красиво: арки, приспособления под бочки и бутылки, в комнате по соседству – грот и фонтан, который летом будет чрезвычайно приятен. Надоедает, однако, наблюдать за тем, как он всем этим кичится, как все расхваливает и ждет, чтобы все восхищались его погребами, каковые, впрочем, весьма того заслуживают.