Григорий Родионов - В родном доме

Гумер хотел пересечь улицу, как вдруг увидел на автобусной остановке знакомую Маленькую Голову. Обладатель маленькой головы запихивал в автобус объёмистый чемодан. Гумер посчитал неудобным игнорировать своего странного знакомого и подошёл к остановке:

– Пустяк, – пробурчал Маленькая Голова, узнав Гумера, – да я вообще-то не про вас, просто хочу сообщить, что покидаю санаторий. По большому счёту, пустяк всё – и то, что я приехал в санаторий, и то, что покидаю его.

– Вы действительно хотите уехать?

– Уеду, вне сомнения. Здесь нечего делать настоящему мужчину возле женщин. А вот вы, уважаемый, как относитесь к этому?..

– Ну, как, как все представители мужского племени.

– Значит, вам здесь можно оставаться.

– Болезнь ваша, видимо, не очень опасная, поэтому уезжаете, – сказал Гумер, желая перейти к более серьёзной теме.

– Пустяк, и болезнь моя пустяк. Я сюда приехал лишь для того, чтобы полюбоваться местной живописной природой. Оказывается, пустяк, всё пустяк. Смотрите-ка, – сказал Маленькая Голова, прислоняясь к уху Гумера, – вы похожи на порядочного мужчину, не дай вам бог обмануться. Здешние дамы уж очень норовистые, темпераментные. Ещё раз повторяю – не обманитесь. Правда, с дамочками можно пофлиртовать, но, повторяюсь, не обманитесь.

Гумер никак не мог понять, что же хотел втемяшить в его голову этот странный тип – Маленькая Голова.

– Обманывать – это ведь сущий пустяк, – продолжал Маленькая Голова. – Обман он отлучает от жён, детей, семьи. Будьте внимательнее, стойки. Тверды.

– Я никак не могу понять ваши слова, – сказал растерянный Гумер.

– Вот пустячный человек. Говорю же, не обманывайтесь, в какие бы отношения вы не вошли с дамочками, не бросайте, ради бога, жену, детей, семью.

– Да я и не собираюсь бросать семью, – сказал Гумер, тяжело вздохнув. – Даже в случае расставания не всегда бывает виноватым некий третий человек.

– Пустяк, – снова сказал Маленькая Голова. – В случае расставания в этом деле обязательно встрянет и погубит семью наш же брат – мужик. Мне эта опасность не грозит, потому что к женщине я отношусь так, как этого она заслуживает, то есть как порядочный человек. Вы считаете, что это пустяк?

– Нет, напротив, я люблю людей, преданных своей семье.

– Вы лжёте, – сказал Маленькая Голова, смотря прямо на Гумера, – многие мужчины, да и женщины, чуть ли не презирают тех мужчин, кто верен своей жене и вообще порядочен в отношениях с дамами.

Гумер всё больше и больше сердился на этого человечка, беспрестанно толкующего и бубнящего о своём. Хорошо, что в это время подъехал автобус, и Маленькая Голова потащил свой объёмистый багаж в чрево машины.

– Вы похожи на порядочного человека, – пробормотал он, следуя за своим громоздким саквояжем – не обманывайтесь в лживых женщинах…

Как только он успел проговорить последние слова, дверь автобуса с треском захлопнулась. И эта дверь показалась Гумеру заткнутым ртом странного Маленького Головы.

– Так тебе и надо, – со злорадством подумал Гумер, – иди, катись своей дорогой, счастливого пути, несчастный, сухарь, педант…

Потом он перебежал через дорогу и направился к дому своего якутского приятеля Юры.

Когда Гумер пришёл, Юра уже сушил отменных крабов перед домом. Они были разложены на огромном валуне, нагревшемся от жарких лучей солнца. Юра выбрал краба покрупнее и протянул Гумеру:

На, держи этого красавца. Высушишь и повезёшь в Казань, в подарок своему сыну. Это превосходный образец черноморского краба, я их недалеко от пляжа выловил.

Краб действительно был великолепен. Давно мёртвый и уже наполовину высушенный, он тем не менее выглядел весьма грозно и даже гордо. Кривые клещи отточенными серпами тянулись вперёд, грузное тело приподнялось, покрытое иссиня-чёрной и крепкой бронёй, из амбразуры которой свирепо смотрели два выпуклых больших глаза. Он походил на неумолимый танк, готовый раздавить всё живое и неживое на пути к вражескому брустверу. Как ни странно, но лицезрение этого краба значительно улучшило настроение Гумера. Юра тут же заметил это и довольно сощурил свои и без того узкие якутские глаза. Потом он перевернул крабов брюшками наверх, под палящие лучи солнца, и крикнул жене через открытое окно:

– Лариса, накрывай стол, дорогой гость пришёл.

Потом он повернулся к Гумеру и торжественно объявил:

– Сейчас сухое вино пить будем.

За столом они познакомились поближе, узнали, кто где работает, чем интересуется.

Юра был геологом-золотоискателем. Девять месяцев в году он проводил в полевых условиях, а потом три месяца подряд отдыхал. Увлечённо рассказывал он Гумеру о трудных буднях золотоискателей, о необычайных происшествиях, о любимой им охоте. Видно было, как говорится, невооружённым глазом, что Юра был влюблён в свою работу и получал от неё огромное удовольствие. Поэтому, наверное, он и считал главнейшим и первейшим фактором в своей жизни труд геолога. На втором месте в его жизни стояли, соответственно, жена, дети, квартира, ковры и прочие неодухотворённые вещи.

Что касается Гумера, он, к сожалению, почему-то не смог похвастаться своей работой.

Гумер поступил на учёбу в институт гораздо позже своих сверстников и, кажется, вообще с опозданием появился на этот свет, с опозданием рос, формировался, развивался… В трудные послевоенные годы его отвели в первый класс с опозданием на два года. К тому же в шестом классе пришлось учиться два года из-за проклятой желтухи, которую он подцепил осенью. К тому же ослабленный организм не смог противостоять чесотке, притаившейся в теле мальчика ещё с военных лет. Всё тело было покрыто красными шелушащимися болячками, и чтобы справиться со сложным рецидивом, врачам потребовалось восемь месяцев.

Таким образом, Гумер закончил десятилетку в возрасте двадцати лет. В то время перед поступлением в институт принято было поработать на производстве года два-три. Во всяком случае такая инициатива приветствовалась и пропагандировалась во всех средствах массовой информации, не говоря уже о родительских собраниях и собраниях трудовых коллективов. Впрочем, большинство однокашников Гумера не поддались сему патриотическому почину. Плевать им было на трудовую школу, поэтому они и поступили после десятилетки в институты. А Гумер был юноша сознательный и после школы остался в родном колхозе: валил лес, работал грузчиком, помощником комбайнёра. В любой работе он был в передовиках, пользовался уважением начальства и односельчан. К тому же Гумер со школьных лет обнаружил склонности к литературному творчеству, любил поэзию, искусство, театр, и быстро организовал в колхозе кружок художественной самодеятельности. Он с таким рвением отдался этому делу, что уже через два года занял со своим коллективом первое место на районном смотре художественной самодеятельности. Руководство колхоза назначило способного парня заведующим сельской библиотекой, а молодёжь избрала его секретарём комсомольской организации и председателем ДОСААФ колхоза. Но Гумера ничуть не волновали все эти поощрения и знаки внимания, потому что он по-прежнему мечтал об институте. И он решился. Через три года после окончания десятилетки он поехал в Казань, поступил в институт, закончил его, да так и остался в Казани, стал работать. В то время ему было уже почти тридцать лет. Многие его однокашники уже на последнем курсе обзавелись семьями, а после института начали энергично делать себе карьеру, пробивались в жизнь, зубами выгрызали себе квартиры, дачи, льготы, одевали с иголочки своих детей и жён…