Оноре де Бальзак - Искусство и художник

Обладают ли люди властью призывать мир в свой мозг или же их мозг это талисман, помогающий преступать законы времени и пространства?.. Наука долго будет колебаться в выборе между этими двумя тайнами, равно необъяснимыми. Воображение постоянно разворачивает перед поэтом бесчисленные преображения, подобные волшебным фантасмагориям наших снов. Сон, может быть, естественная игра этой странной силы в часы бездействия!..

Эти восхитительные способности, которыми люди справедливо восхищаются, бывают у автора более или менее обширны, в зависимости, может быть, от большей или меньшей степени совершенства или несовершенства его органов. Быть может также, творческий дар – это слабая искра, упавшая на человека с неба, а преклонение перед великими гениями – благородная и возвышенная молитва! Если бы это было не так, то почему бы наше уважение измерялось силой и напряжением сверкающего в них небесного луча? Или же восторг, охватывающий нас перед великими людьми, нужно измерять степенью доставленного нам удовольствия, большей или меньшей полезностью их произведений?.. Пусть каждый выбирает между материализмом и спиритуализмом!..

…Постоянный труд столь же является законом искусства, сколь и законом жизни, ибо искусство – идеализированное творчество. Поэтому великие художники, совершенные поэты не ожидают ни заказов, ни покупателей, они творят сегодня, завтра, всегда. Отсюда происходит эта привычка к труду, это вечное знакомство с трудностями, что и поддерживает их сожительство с Музой, со своими творческими силами. Канова проводил жизнь в своей мастерской, как Вольтер – в своем кабинете. Гомер и Фидий, должно быть, жили так же.

Внутренняя работа, искания в высших умственных сферах являются одним из величайших стремлений человека. В Искусстве, понимая под этим словом все создания Мысли, особенно заслуживает славы выдержка – выдержка, о которой чернь не подозревает и которая, быть может, впервые разъясняется здесь. Под страшным гнетом нищеты, удерживаемой Беттой в положении лошади, которой надели шоры, препятствующие ей смотреть по сторонам, подстегиваемый старой девой, олицетворением Необходимости, этого низшего вида Судьбы, Венцеслав, рожденный поэтом и мечтателем, перешел от Замысла к Выполнению, преодолев неизмеримые бездны, разделяющие эти два полушария Искусства. Думать, мечтать, замышлять прекрасные произведения – пленительное занятие. Это все равно, что курить чарующие сигары, что вести жизнь куртизанки, занятой своими фантазиями. Творение является тогда во всей прелести детства, во всей безумной радости рождения, с благоухающими красками цветка и с живыми соками плода, испробованного заранее. Таков творческий Замысел и его удовольствия. Тот, кто может словом обрисовать свой план, считается уже человеком незаурядным. Этой способностью обладают все художники и писатели. Но создать, но родить на свет, но старательно выходить ребенка, всякий вечер укладывать его, напоив молоком, всякое утро обнимать его с неистощимой материнской любовью, обмывать его, грязненького, по сто раз переодевать его в самые красивые платьица, которые он непрестанно рвет, но не отвращаться от судорог этой шальной жизни, а уметь претворить ее в живой шедевр, который говорит всем взорам – в скульптуре, всем умам – в литературе, всем воспоминаниям – в живописи, всем сердцам – в музыке, – вот в чем заключается Выполнение и Труд, связанный с ним. Рука должна быть всегда в движении, готовая всегда повиноваться голове. И голова располагает творческими способностями лишь в той же мере, как любовь хранит свое постоянство.

Эта привычка к творчеству, эта неутомимая любовь Материнства, создающая мать (шедевр природы, столь хорошо понятый Рафаэлем!), – словом, это мозговое материнство, с таким трудом достигаемое, утрачивается с невероятной легкостью. Вдохновение – счастливая Случайность для Гения. Его не поймать голыми руками, оно – в воздухе и улетает с недоверчивостью воронов, у него нет повязки, за которую поэт мог бы его схватить, его волосы; огонь, оно ускользает от преследования, как эти красивые бело-розовые фламинго, отчаяние охотников. Поэтому творческая работа – утомительная, борьба, которой боятся и которую нежно любят прекрасные и могучие натуры, часто надламывающие в ней свои силы; Великий поэт нашего времени говорил об этом ужасающем труде: «Я принимаюсь за него с отчаянием и покидаю его с сожалением». Пусть знают это неведающие! Если художник не бросается в свое творчество, как Курций – в пропасть, как солдат – на редут, не рассуждая, и если в этом кратере он не работает, как рудокоп, засыпанный обвалом, если, наконец, он глазеет на трудности, вместо того чтобы их побеждать одну за другой, по примеру тех сказочных любовников, которые, чтобы завоевать свою принцессу, преодолевали чары, возникающие вновь и вновь, произведение остается недоделанным, оно гибнет в недрах мастерской, где творчество становится невозможным и художник присутствует при самоубийстве своего таланта. Россини, этот брат Рафаэля по гению, являет тому разительный пример, если сопоставить его нищую молодость с богатством его зрелого возраста. Вот причина такого воздаяния, такого триумфа, тех лавров, коими венчают и великих поэтов и великих полководцев.

…Проскользнув в лавку, Гортензия сразу же отыскала глазами знаменитую группу, выставленную напоказ на столе прямо против двери. И без тех обстоятельств, которые заинтересовали ее в ней, этот шедевр, вероятно, поразил бы молодую девушку тем, что можно назвать брио [4] Живость, веселость, задор (по-итальянски). великих произведений, – ее, которая, конечно, сама могла бы позировать в Италии для статуи Брио.

Гениальные произведения не все в равной степени обладают этим блеском, этим великолепием, очевидным для всякого зрителя, даже для невежды. Так, некоторые картины Рафаэля, например знаменитое «Преображение», «Мадонна Фолиньо», фрески «Станц» в Ватикане не вызовут того внезапного восхищения, как «Юноша, играющий на скрипке» галереи Шьярра, портреты Донн и «Видение Иезекииля» галереи Питти, «Несение креста» галереи Боргезе, «Обручение Богоматери» музея Брера в Милане, «Иоанн Креститель» Трибуны, «Евангелист Лука, пишущий Богоматерь» из Римской академии не обладают очарованием портрета Льва X и дрезденской Богоматери. И вместе с тем все это равноценно. Более того! «Станцы, Преображение», «Камайе» и три станковые картины Ватикана – предел высоты и совершенства. Но эти шедевры требуют даже от самого образованного созерцателя известного рода напряжения, изучения, чтобы быть воспринятыми во всех своих деталях; тогда как «Скрипач», «Обручение Богоматери», «Видение Иезекииля» сами собой проникают вам в сердце через двойные двери очей и занимают в нем свое место; вам радостно их воспринимать без всякого напряжения, тут не вершина искусства, тут особая удача искусства. Эго доказывает, что художественные произведения подвержены таким же случайностям рождения, какие наблюдаются в семьях, где бывают счастливо одаренные дети, которые рождаются красивыми и не причиняя мук матери, которым все улыбается, все удается, – словом, бывают цветы гения, как и цветы любви.