Фрэнсис Фицджеральд - Избранные сочинения. Великий Гэтсби. Ночь нежна. Загадочная история Бенджамина Баттона. С иллюстрациями

Сердце его билось чаще и чаще по мере того, как бледное лицо Дэйзи приближалось к его лицу. Он знал, что как только он поцелует эту девушку и тем самым навечно соединит свои невыразимые видения с ее бренным дыханием, его разум уже никогда не взыграет над реальностью весело и свободно, как разум Бога. Поэтому он медлил, прислушиваясь еще какое-то мгновение к тому камертону, которым судьба ударяла по звезде. Потом поцеловал ее. От прикосновения его губ она расцвела для него, раскрывшись, как цветок, и его идеальное «Я» обрело полноту воплощения.

Во всем, что он говорил, даже в его ужасающей сентиментальности, было что-то мне уже знакомое, – какой-то неуловимый ритм, какой-то фрагмент забытых слов, которые я слышал уже где-то очень давно. В какой-то момент слова попытались сложиться в фразу на моих устах, и мои губы разомкнулись с большим трудом, как у немого, будто им препятствовало нечто большее, чем колебание дрожащего воздуха. Однако они не издали никакого звука, и то, что я почти вспомнил, так и осталось навечно похороненным во мне.

Как раз в то время, когда любопытство в отношении Гэтсби было в высшей степени разогретым, одним субботним вечером огни в его доме погасли, не дотянув до глубокой ночи, и в такой же тьме, в какой началась его карьера Тримальхиона, она и закончилась. Лишь со временем я начал обращать внимание на то, что автомобили, подъезжавшие с надеждой к его дому, задерживались там не дольше минуты и затем мрачно уезжали восвояси. Решившись однажды проверить, не болен ли он, я подошел к его дому: незнакомый дворецкий с грубым выражением лица выглянул из двери, косо и подозрительно оценивая меня.

– Мистер Гэтсби болен?

– Нет… – и после паузы прибавил «сэр» медленно и неохотно.

– Я не вижу его уже довольно долго, и беспокоюсь, не случилось ли чего. Скажи ему, что пришел мистер Каррауэй.

– Кто? – спросил он грубо.

– Каррауэй.

– Каррауэй. Хорошо, я скажу ему.

И тут же захлопнул дверь.

Моя финка сообщила мне, что Гэтсби уволил всю обслугу в доме еще неделю назад и заменил ее полдюжиной других, которые теперь не ходят в Уэст-Эгг за покупками, где их могут подкупать торговцы, а делают скромные закупки, заказывая их по телефону. Мальчик-бакалейщик рассказывал, что кухня превратилась в свинарник, и вообще, по общему мнению в поселке, этот новый народ – вообще никакие не слуги.

На следующий день Гэтсби позвонил мне по телефону.

– Уезжаешь? – поинтересовался я.

– Нет, старик.

– Я слышал, что ты уволил всех своих слуг.

– Просто мне нужны были такие, которые не будут распускать слухи. Дэйзи навещает меня очень часто и по вечерам.

Таким образом, весь этот караван-сарай распался, как карточный домик, от одного ее неодобрительного взгляда.

– Это люди, для которых Вольфсхайм захотел что-то сделать. Они все братья и сестры. Когда-то они уже управляли маленькой гостиницей.

– Я вижу.

Он звонил по просьбе Дэйзи, чтобы узнать, приду ли я на обед к ней домой завтра. Там будет и мисс Бейкер. Через полчаса позвонила и сама Дэйзи и, как мне показалось, с большим облегчением восприняла мое согласие приехать. Они что-то затеяли. И все же я не мог поверить в то, что они используют этот случай, чтобы устроить сцену, особенно такую довольно-таки мучительную, какую Гэтсби обрисовал в общих чертах в саду.

Следующий день выдался знойным, почти последним и точно самым жарким днем лета. Когда мой поезд вырвался из тоннеля на солнечный свет, только горячие гудки Национальной кондитерской фабрики прорывали тишину полуденного зноя. Соломенные сиденья вагона готовы были уже загореться; женщина, сидящая напротив меня, некоторое время деликатно исходила потом под своей белой блузкой с длинными рукавами, затем, когда газета, которую она держала в руках, стала мокрой под ее пальцами, бросила это бесполезное занятие и в отчаянии погрузилась в глубокую жару с унылым воплем. Ее сумочка соскользнула на пол.

– О, Боже! – ахнула она.

Медленно нагнувшись, я поднял ее и протянул ей, держа за крайний кончик уголков, чтобы показать, что не имею никакого злого умысла, но все сидящие рядом, включая саму женщину, все равно посмотрели на меня подозрительно.

– Жара! – сказал кондуктор знакомым лицам. – Ну и погодка!..жарко!..жарко!..жарко!..вам разве не жарко? Не жарко? Не жарко?

Мой сезонный билет вернулся ко мне с темным следом от его руки. Будто кому-то здесь в этой жаре было интересно, чьи горячие губы он целовал, чья голова увлажняла пижамный карман в области его сердца!

… По холлу дома Бьюкененов гулял легкий ветерок, донося звук звонящего телефонного аппарата до нас с Гэтсби, пока мы стояли в ожидании у двери.

– Что? Вам нужно тело хозяина? – прорычал дворецкий в трубку. – Сожалею, мадам, но мы доставить его к аппарату не можем – сегодня слишком жарко, чтобы прикасаться к нему!

На самом деле он сказал: «Да… Да… Понимаю».

Он положил трубку и подошел к нам, слегка поблескивая от пота, чтобы принять наши соломенные шляпы.

– Мадам ожидает вас в гостиной! – громко произнес он, зачем-то указав рукой направление. В этой жаре любое лишнее движение было злоупотреблением и без того скудным запасом жизненных сил.

В комнате, хорошо затененной навесами, было темно и прохладно. Дэйзи и Джордан возлежали на громадном диване, придавив, словно тяжелые серебряные идолы, свои белые платья, трепещущие в потоке обжигающего воздуха от вентиляторов.

– Мы не в состоянии двигаться, – произнесли они одновременно.

Пальцы Джордан, напудренные добела поверх бронзового загара, на мгновение задержались в моих.

– А где мистер Томас Бьюкенен, атлет? – поинтересовался я.

И тут я услышал его голос, грубый, приглушенный, хриплый, у телефонного аппарата из холла.

Гэтсби стоял посередине темно-красного ковра и пристально рассматривал все вокруг зачарованными глазами. Дэйзи наблюдала за ним и смеялась своим милым, заразительным смехом; маленькое облачко пудры поднялось в воздух над ее грудью.

– Если верить слухам, – прошептала Джордан, – то это звонит любовница Тома.

Мы молчали. Голос из холла стал громким и раздраженным: – Что ж, очень хорошо! Тогда я вообще не продам тебе машину… Я не обязан тебе ничего продавать… а то, что ты беспокоишь меня об этом в обеденное время, так это вообще недопустимо!

– Трубку повесил микрофоном вниз и разговаривает, – сказала Дэйзи цинично.

– Нет, это не так, – заверил я ее. – Это настоящая сделка. Я в курсе того, о чем он говорит.

Том резко распахнул дверь, заслонив ее проем на какое-то мгновение своим плотным телом, и быстро вошел в комнату.