Фрэнсис Фицджеральд - Избранные сочинения. Великий Гэтсби. Ночь нежна. Загадочная история Бенджамина Баттона. С иллюстрациями

– Завтра с ней будет все хорошо, – сказал он через время. – Я просто подожду здесь, чтобы увидеть, будет ли он пытаться донимать ее по поводу этой неприятности сегодня вечером. Она заперлась в своей комнате, и если он попытается применить насилие, она будет включать и выключать свет, чтобы дать мне сигнал.

– Он не прикоснется к ней, – сказал я. – Он не думает о ней.

– Я ему не верю, старик.

– Как долго ты собираешься ждать?

– Всю ночь, если потребуется. – По крайней мере, пока они не лягут спать.

Внезапно вся эта ситуация представилась мне с другой стороны. Что, если Том узнает, что Дэйзи была за рулем? Он может увидеть в этом какую-то связь – да и в принципе может увидеть в этом что угодно. Я посмотрел в сторону дома; внизу, на первом этаже, светились два или три окна, и розовое свечение исходило из комнаты Дэйзи на втором этаже.

– Подожди меня здесь, – сказал я. – Я гляну, есть ли там какое-нибудь движение.

Я вернулся к дому по краю газона, мягко перешел по гравию дорожки на другую сторону и подошел на цыпочках к ступенькам веранды. Шторы в гостиной были раздвинуты, и я увидел, что комната пуста. Перейдя по веранде, на которой мы обедали в тот июньский вечер три месяца назад, я подошел к маленькому прямоугольнику света, который, как я понял, шел из окна буфетной. Штора была закрыта, но я нашел щель у самого подоконника.

Дэйзи и Том сидели друг напротив друга за кухонным столом; между ними на столе стояло блюдо с холодным цыпленком и две бутылки эля. Он сосредоточенно говорил ей что-то через стол, и от серьезности произносимого его рука машинально опускалась на ее руку и покрывала ее. Время от времени она поднимала на него глаза и кивала в согласии.

Они не были счастливы, и никто из них не прикоснулся ни разу ни к цыпленку, ни к элю, и все же назвать их несчастными тоже было трудно. Во всей этой сцене безошибочно улавливалась атмосфера естественной близости, и любой, глядя на них, сказал бы, что они о чем-то договариваются между собой.

Когда я на цыпочках отошел от веранды, я услышал, как мое такси нащупывает путь к дому по темной дороге. Гэтсби ожидал меня на том же месте, где я оставил его.

– Там наверху все тихо? – спросил он тревожно.

– Да, все тихо. – Я выдержал паузу. – Тебе было бы лучше пойти домой и немного поспать.

Он покачал головой.

– Я хочу подождать здесь, пока Дэйзи не пойдет спать. Спокойной ночи, старик.

Он всунул руки в карманы своего пиджака и, отвернувшись от меня, с новым рвением продолжил наблюдать за домом, как будто мое присутствие оскверняло священность его бдения. И я ушел, оставив его стоять там в лунном свете и стеречь пустоту.

Я не мог заснуть всю ночь; туманный горн беспрестанно стонал на Проливе, и метания между нелепой реальностью и дикими, пугающими снами изматывали меня. Ближе к рассвету я услышал, как к крыльцу Гэтсби подъехало такси, и я тотчас вскочил с постели и начал одеваться: я чувствовал, что должен что-то сказать ему, предупредить его о чем-то, и что утром это сделать будет уже поздно.

Перейдя по газону к нему во двор, я увидел, что его входная дверь все еще открыта, а он сидит, склонившись над столом в холле в тяжелом унынии или во сне.

– Ничего так и не произошло, – сказал он уныло. – Я прождал всю ночь, и около четырех часов утра она подошла к окну, постояла с минуту и потом погасила свет.

Его дом никогда не казался мне таким огромным, как в ту ночь, когда мы обшаривали его огромные комнаты в поисках сигарет. Мы раздвигали шторы, больше похожие на шатры, ощупывали бесконечные футы темных стен в поисках электрических выключателей: однажды мои пальцы попали даже на клавиши какого-то призрачного пианино, которое издало резкий звук, похожий на всплеск. Везде было невыразимое количество пыли, и в комнатах пахло плесенью, как будто они не проветривались уже много дней подряд. Я нашел коробку для сигар с двумя прелыми, сухими сигаретами на каком-то незнакомом столе. Распахнув французские окна в гостиной, мы сели там, выпуская дым в темноту.

– Тебе надо уехать отсюда, – сказал я. – Нет никаких сомнений в том, что они вычислят твою машину.

– Уехать сейчас , старик?

– Уехать в Атлантик-Сити на неделю, или в Монреаль.

Он даже думать об этом не хотел. Он никак не мог оставить Дэйзи, пока не узнает, что она собирается делать. Он судорожно держался за соломинку последней надежды, и у меня не хватило духа вырвать ее из его рук.

Именно в эту ночь он поведал мне эту странную историю с Дэном Коди из своей молодости, и рассказал мне ее потому, что «Джей Гэтсби» уже разбился, как стекло, о камень злобы Тома, и длинной тайной буффонаде с этим именем пришел конец. Я думаю, теперь он мог бы уже свободно признаваться в чем угодно, но он хотел говорить только о Дэйзи.

Она была первой «приличной» девушкой из высшего общества, каких он когда-либо знал. В различных своих нераскрытых ипостасях он уже входил в контакт с такими людьми, но всегда натягивал какую-то невидимую колючую проволоку между собой и ими. Ее же он нашел волнующе-желанной. Он приходил к ней в дом, сначала с другими офицерами из Кэмп-Тэйлора, потом один. Дом этот его поразил: он никогда раньше не бывал в таком красивом доме. Но главное, отчего буквально замирало дыхание у него, была мысль о том, что в нем жила Дэйзи: для нее жить в нем было так же естественно и привычно, как для него – в своей палатке в лагере. В этом доме была какая-то зрелая, как плод, уже готовый упасть в руки, тайна; намек на то, что спальные комнаты наверху еще красивее и прохладнее, чем остальные спальные комнаты; что в его коридорах кипит веселая и блистательная жизнь; намек на любовные романы, но не на те поросшие мхом и уже почившие в лаванде романы, а на свежие и трепещущие сердечными вздохами, отдающие запахом сияющих автомобилей последнего года выпуска и балов, чьи цветы едва тронуло увядание. Также восхищало его и то, что Дэйзи уже любили раньше многие мужчины: это повышало ее ценность в его глазах. Он ощущал их присутствие повсюду в доме, наполнявшее его атмосферу тенями и отзвуками еще трепещущих чувств.

Но он знал, что оказался в доме Дэйзи по чистой, колоссально чистой случайности. Какое бы славное будущее ни ожидало его впереди как Джея Гэтсби, в настоящий момент он был молодым человеком без гроша за душой и без прошлого, и в любой момент его униформа, – это создающее невидимость прикрытие, – могла слететь с его плеч. Поэтому он спешил воспользоваться сполна этим прикрытием. Он хватал все, что только мог ухватить, жадно и без разбору, и в итоге «ухватил» и Дэйзи одним тихим октябрьским вечером, «ухватил» ее именно потому, что не имел ни малейшего права касаться ее руки.