Фрэнсис Фицджеральд - Избранные сочинения. Великий Гэтсби. Ночь нежна. Загадочная история Бенджамина Баттона. С иллюстрациями

– Вы, супруги Мак-Ки, почему-то ничего не пьете, – сказал он. – Прикажи принести еще льда и минеральной воды, Миртл, пока все еще не пошли спать.

– Я же говорила этому гарсону принести лед! – Миртл подняла брови в отчаянии от неповоротливости этих представителей низшего сословия. – Ох, уж эти слуги! Их все время нужно подгонять.

Она посмотрела на меня и отчего-то засмеялась. Потом она бросилась к собаке, поцеловала ее с большим чувством и поплыла на кухню с таким видом, будто с десяток шеф-поваров ждут там ее распоряжений.

– Мне удалось отснять несколько великолепных вещей на Лонг-Айленде, – заверил мистер Мак-Ки.

Том посмотрел на него безучастно.

– Две из них мы уже вставили в рамки внизу.

– Две – из чего? – спросил требовательно Том.

– Из наших фоторабот. Одну из них я называю «Мыс Монток. Чайки», а вторую я называю «Мыс Монток. Море».

Сестра Кэтрин присела возле меня на диван.

– Вы тоже живете там, на Лонг-Айленде? – поинтересовалась она.

– Я живу в Уэст-Эгге.

– Неужели? Я была там на одной вечеринке с месяц тому назад. У человека по фамилии Гэтсби. Вы знаете его?

– Я его сосед.

– Говорят, что он племянник или кузен кайзера Вильгельма. Вот откуда происходят все его деньги.

– Неужели?

Она кивнула.

– Я боюсь его. Я бы не хотела, чтобы он что-нибудь узнал обо мне.

Этот захватывающе информативный рассказ о моем соседе был прерван миссис Мак-Ки, которая вдруг громко произнесла, указав на Кэтрин:

– Честер, я думаю, ты смог бы кое-что сделать с ней , – затараторила она, однако мистер Мак-Ки только устало кивнул головой в ее сторону и повернулся к Тому.

– Я бы еще поработал на Лонг-Айленде, если бы смог достать туда пропуск. Я прошу только об одном: чтобы мне дали старт.

– А вот, попросите Миртл об этом, – сказал Том, громко рассмеявшись, когда миссис Уилсон вошла в комнату с подносом. – Она даст вам рекомендательное письмо; ты ведь дашь, не так ли, Миртл?

– Я? Дам? Что я дам? – спросила она испуганно.

– Ты дашь Мак-Ки письмо-представление на имя твоего мужа, чтобы он смог сделать несколько фоторабот с ним. – Его губы беззвучно шевелились какое-то мгновение, пока он придумывал название фоторабот: « Джордж Б. Уилсон у бензоколонки », или как-то так.

Кэтрин наклонилась ко мне и прошептала мне на ухо:

– Ни он, ни она терпеть не могут тех, с кем состоят в браке.

– Терпеть не могут?

– Не то слово – не выносят ! Она посмотрела сначала на Миртл, потом на Тома. – Я и говорю: зачем продолжать жить с тем, кого терпеть не можешь? На их месте я бы уже давно добилась развода и оформила свои отношения.

– Неужели и она не любит Уилсона?

Ответ на эту реплику был неожиданным. Он пришел от Миртл, которая услышала мой вопрос, и был грубым и непристойным.

– Вот видите! – сказала Кэтрин торжествующе. Потом снова понизила голос: – Это из-за его жены они не сходятся вместе. Она католичка, а католики не верят в развод.

Дэйзи не была католичкой, и я был немного шокирован изощренностью этой лжи.

– Когда они все-таки поженятся, – продолжала Кэтрин, – они уедут на Запад и поживут там какое-то время, пока скандал утихнет.

– Было бы благоразумнее уехать в Европу.

– О, вы любите Европу? – воскликнула она удивленно. – Я совсем недавно вернулась из Монте-Карло.

– Неужели?

– Буквально в прошлом году. Я ездила туда с одной подругой.

– Долго там пробыли?

– Нет, мы только приехали в Монте-Карло и почти сразу же уехали назад. Мы добирались туда через Марсель. У нас было тысяча двести долларов, когда мы отправились, и всего за два дня у нас их все выцыганили в частных номерах. С какими мытарствами мы возвращались назад, я не могу вам передать! Боже, как же противен мне тот город!

Поздневечернее небо в окне привлекло к себе мое внимание на какое-то мгновение своей голубизной, похожей на ласковую лазурь Средиземного моря, потом пронзительный голос миссис Мак-Ки резко вернул меня в комнату.

– Я тоже чуть не совершила ошибку, – заявила она с энтузиазмом. – Я чуть было не вышла замуж за одного жида-карлика, который домогался меня много лет. Я знала, что он ниже меня по сословию. Все мне говорили: «Люсиль, этот человек гораздо ниже тебя по положению в обществе!» Но, если бы я не встретила Честера, он бы точно заполучил меня.

– Да, но, видишь, – сказала Миртл Уилсон, качая головой вверх и вниз, – ты хотя бы не вышла за него замуж.

– Не вышла.

– Ну вот… а я вышла… – сказала Миртл двусмысленно. – В этом вся разница между твоим случаем и моим.

– Но зачем тебе нужно было делать это, Миртл?? – спросила Кэтрин. – Никто ж ведь тебя не принуждал.

Миртл задумалась.

– Я вышла за него, потому что думала, что он принадлежит к высшему сословию, – наконец, ответила она. – Я думала, он знает что-то о манерах людей с родословной, но он оказался недостойным даже лизать мне ноги.

– Ты какое-то время была без ума от него, – сказала Кэтрин.

– Без ума от него?! – воскликнула Миртл скептически. – Кто тебе сказал, что я была без ума от него? Да я была без ума от него не больше, чем вон от того мужчины.

Она вдруг указала пальцем на меня, и все посмотрели в мою сторону осуждающе. Я попытался показать всем видом, что не принимал никакого участия в ее прошлой жизни.

– Я была без ума единственный раз – когда вышла за него замуж. Я сразу поняла, что совершила ошибку. Он взял напрокат чей-то самый лучший костюм, чтобы жениться на мне, и никогда не говорил мне об этом; и вот однажды, когда его не было дома, этот человек явился за своим костюмом. – Она обвела комнату взглядом, чтобы увидеть, кто ее слушает. – «О, это точно ваш костюм? – спросила я. – Просто я впервые об этом слышу». Но я все же отдала ему этот костюм, после чего повалилась на кровать и проревела, как белуга, весь вечер.

– Ей на самом деле нужно уйти от него, – сделала заключение Кэтрин, обратившись ко мне. – Они живут в том гараже уже одиннадцать лет. И Том – ее первый в жизни возлюбленный.

Бутылка виски – уже вторая – пользовалась теперь постоянным спросом у всех присутствущих, кроме Кэтрин, которой «и без всякого виски было очень хорошо». Том вызвал дворника и отправил его за этими знаменитыми сэндвичами, каждый из которых уже сам по себе является полноценным ужином. Мне очень хотелось выбраться отсюда и пройтись пешком на восток, к Парку, в мягком свете сумерек, но каждый раз, когда я уже готов был уйти, я увязал в каком-то совершенно ненужном и крикливом споре, который тянул меня, будто веревками, обратно в кресло. К тому же, ряд наших ярко светящихся высоко над городом желтых окон, должно быть, вносил свою долю секретности в тайные человеческие дела в глазах случайного наблюдателя на темнеющих улицах, и таким наблюдателем, смотрящим вверх на эти окна и изумляющимся, был также и я. Я находился одновременно и внутри, и снаружи; меня одновременно и завораживало, и отталкивало это неистощимое разнообразие жизни.