Эрнест Хемингуэй - Зеленые холмы Африки. Проблеск истины

– Продолжайте.

– В то время жил один писатель, который, похоже, был по-настоящему хорош. Его фамилия Торо. Боюсь, не смогу много о нем рассказать: я еще не удосужился его прочесть. Но это неважно: я могу читать натуралистов, только если их произведения скрупулезно точны и не грешат литературщиной. Натуралисты должны работать в одиночку, а сопоставлять их открытия должны другие. И писателям нужно работать в одиночку. Общаться им можно только после того, как работа закончена, – и то не часто. Иначе они станут такими же, как их коллеги в Нью-Йорке, – точь-в-точь червяки для наживки, набившиеся в бутылку: там они крадут друг у друга идеи, получают питание от общения и бутылки. Иногда бутылка – это изобразительное искусство, иногда – экономика, а то и религиозная экономика. Тот, кто угодил в бутылку, навсегда остается в ней. Вне бутылки такие люди чувствуют себя одинокими. А они не хотят быть одинокими. Им страшно остаться наедине со своими убеждениями, и ни одна женщина не полюбит их настолько, чтобы в ней удалось утопить это одиночество, или вместе слиться с ним, или пережить вдвоем то, что сделает все остальное не важным.

– Ну а как же Торо?

– Вам нужно его прочесть. Может, и я прочту – только со временем. Со временем я смогу делать все, что захочу.

– Выпей еще пива, Папа.

– Пожалуй.

– Ну а кто все-таки хорошие писатели?

– Хорошие писатели – это Генри Джеймс, Стивен Крейн и Марк Твен. Порядок перечисления тут не важен. Они все замечательные. У хорошего писателя нет порядкового номера.

– Марк Твен – юморист. А остальных я не знаю.

– Вся современная американская литература вышла из одной книги Марка Твена – «Приключения Гекльберри Финна». Если придется ее читать, остановитесь на том месте, где у мальчишек крадут негра Джима. Это и есть настоящий конец. Все остальное – выдумка. Но лучше книги у нас нет. Из нее вышла вся американская литература. До нее ничего похожего не было. Да и после – тоже.

– Ну а те, остальные?

– У Крейна есть два замечательных рассказа: «Шлюпка» и «Голубой отель». Последний – лучше.

– А что с ним было потом?

– Умер. Ничего удивительного – он умирал с самого рождения.

– А остальные двое?

– Они дожили до преклонного возраста, но с годами мудрее не стали. Трудно понять, к чему они по-настоящему стремились. Ведь мы, американцы, творим с нашими писателями черт-те что.

– Не понимаю вас.

– Мы разрушаем их самыми разными способами. Во-первых, воздействуем экономически. Писатели начинают зарабатывать реальные деньги. Поначалу это связано с везением, хотя хорошие книги всегда в результате приносят доход. С деньгами наши писатели начинают жить на широкую ногу, и вот тут они оказываются в ловушке. Теперь им приходится писать, чтобы поддерживать определенный уровень жизни, содержать жен и все в таком роде. И тут вылезает халтура. Это происходит не специально – просто писатель теперь пишет второпях. Пишет, когда нечего сказать, когда на дне колодца – ни капли. Ведь в нем говорит честолюбие. Раз предав себя, он старается оправдаться и увязает еще глубже, выдавая новую порцию халтуры. А бывает еще так: писатели начинают читать критику. И если ты веришь, когда тебя называют великим, то веришь и тогда, когда говорят, что ты исписался, и все это кончается потерей веры в себя. У нас есть сейчас два хороших писателя, которые ничего не пишут, изверившись в себе из-за критиков. Продолжай они работать, что-то из написанного было бы у них хорошо, что-то – не очень, что-то – совсем плохо, но то, что хорошо, осталось бы в литературе. Однако, начитавшись критических статей, они решили, что из-под их пера должны выходить только шедевры. Не хуже тех, которые, по уверениям критиков, они создавали раньше. Конечно, и те книги не были шедеврами, но это были достойные книги. А теперь они вообще не могут писать. Критика обрекла их на творческое бесплодие.

– А кто эти писатели?

– Их имена вам ничего не скажут. Кроме того, вдруг за последнее время они что-то написали, опять испугались и обессилели.

– Что же все-таки происходит с американскими писателями? Объясните точнее.

– О прошлом мне рассказывать трудно, тогда меня еще и на свете не было, а сейчас случается разное. В определенном возрасте писатели-мужчины превращаются в Матушек Хаббард [10] Персонаж английских детских стишков, суетливая, нелепая старушка; авторство стихов приписывается Саре Кэтрин Мартин (1768–1826). , а писатели-женщины становятся Жаннами д’Арк, но без ее победного духа. Эти люди претендуют на роль духовных вождей. И неважно, кто их последователи. Если таковых не находится, их придумывают, и тем, кого избрали на эту роль, бессмысленно протестовать, иначе их назовут предателями. А, черт возьми! Чего только не случается с нашими писателями. И это еще не все. Есть такие, которые надеются своими сочинениями спасти душу. Ищут легкого пути. Кого-то губят первые деньги, кого-то – первая похвала, кого-то – первая разгромная рецензия, кого-то страх, что перестала идти работа, а ничего другого он делать не умеет. Бывает, что с испугу они вступают в разные организации, надеясь, что там позаботятся о них. Некоторые просто не знают, чего хотят. Генри Джеймс хотел разбогатеть, но и ему это, конечно, не удалось.

– А вам?

– Меня интересуют другие вещи. Жизнь у меня сложилась неплохо, но если я не пишу, то не получаю радости от всего остального.

– А что вам нужно?

– Писать настолько хорошо, насколько могу, и постоянно продолжать учиться. И еще жить полной жизнью, той, которая приносит мне радость.

– Вроде охоты на куду?

– Да, охоты на куду и много чего другого.

– А чего – другого?

– Много всего – разного.

– А вы знаете, что вам нужно?

– Да.

– И вам действительно доставляет удовольствие ваше теперешнее бессмысленное занятие – охота на куду?

– Не меньше, чем посещение Прадо.

– Вам это кажется равноценным?

– Мне нужно и то и другое. И еще много чего.

– Естественно. Так и должно быть. Но неужели это занятие что-то дает вам?

– Несомненно.

– И вы знаете, что вам нужно?

– Конечно. И всегда получаю это.

– Такие удовольствия требуют денег.

– Я их всегда могу заработать, а еще мне везет.

– Тогда вы счастливчик.

– Пока не думаю о других людях.

– Выходит, вы думаете о других?

– Да, думаю.

– Но ничего для них не делаете?

– Абсолютно ничего.

– Совсем ничего?

– Ну, может чуть-чуть.

– А как вы думаете, стоит вам писать – по большому счету?

– Да.

– Вы в этом уверены?

– На все сто.

– Такая уверенность радует.

– Еще как! – сказал я. – Это одна бесспорная радость в нашем писательском труде.

– Ваша беседа становится чрезмерно серьезной, – вмешалась жена.